Улыбка Шакти

Как странно. То, к чему шел всю жизнь и не чаял найти, да и не очень понимая, что же искал, вдруг случается в хижине. Не с женщиной, не в творчестве, не в той природе, с которой все эти годы пытался сблизиться. И не в каком-то экстраординарном событии, переворачивающем жизнь. На ровном месте, что называется. Просто хижина, случайные люди, голос, музыка, костерок… И вдруг эта недостижимая цельность, это на глазах сросшееся тело жизни, бога, потерянного рая, или как это ни назови, а с рассветом – та же недостижимость. Но где – уже позади, в сбывшемся? С тобой, в тебе ли? Ничто ни на чем не держится и ничем не становится, переходит одно в другое, не успевая стать. И ничего впереди, кроме смерти. Но и ее нет, просто переход без твоего сознания, уже отслужившего, но еще какое-то призрачное время, рассоединяясь с тобой, мерцающего в текучем узоре всего живого.

Оставалась примерно неделя до того дня, который наметил себе для начала движения в сторону Махараштры, в заповедник Бор, где собирался провести полмесяца, живя у Сачина при его рыбном хозяйстве, ходя в лес и заканчивая фильм о нильгау. А в апреле – самолет в Мюнхен. Можно, конечно, остаться на эту неделю здесь и еще поездить по округе – не столько с Пракашем, сколько с новым знакомым – сотрудником маленького безлюдного этнографического музея, который отыскал на самой окраине и разговорился там с немолодым, но бойким сикхом, посвятившим жизнь изучению племен. Правда, бумажную жизнь, на что и сетовал, а вот поскитаться по лесам, поизучать вживую не очень складывалось. Загорелся поездить на пару со мной, мотоцикл у него есть и небольшой отпуск мог бы взять. Но к концу разговора я почувствовал, что это в нем, скорее, минутный порыв взыграл, а на деле на каждом шагу семь раз отмерять будет, прежде чем не отрезать, книжный человек, хотя и милый, и знающий. Но в этой округе уж лучше с Пракашем, хоть без языка и особой отваги, но слаженно и на лету. Другой вариант – покинуть город. Нашел я на карте неподалеку от Джагдалпура бывшую столицу царства – Барсур, сейчас это тихая деревушка. Там три древних храма и почти никто туда не едет. Из тех немногих, кто сюда добирается. Да и дорога туда – чем дальше, тем глуше. А за Барсуром – заповедник Индравати, о котором вообще никаких вразумительных сведений. Так и двигаться в сторону Бора – лесами, хуторами, проселочными, дней за десять, может, и управлюсь. Наутро собрал вещи и пошел на автостанцию.

Трудно и чудесно с этим жить, чувствуя, что не проникнуть за тот покров ни умом, ни сердцем, и что вера или озарение тут не помощники. Куда девается наше сознание после смерти? Неужели тут нет никаких переходов и не действуют законы сохранения энергии? Может, и слава богу.

В Барсур, по расписанию, которого не было, а диспетчеры менялись чаще, чем я успевал спросить, вроде бы намечался один рейс, который все время переносился. Прождал полдня, наконец автобус подъехал. Водитель встал в дверях с бутылкой дезинфекции и не пропускал в салон никого без того, чтобы не полить им на руки. Передо мной садились пожилые женщины, видно, одного из племен, может, койя, с большими мешками и торбами и препирались с водителем, не понимая, зачем это все. Я тоже по-прежнему смотрел на это как на курьез, правда, уже становившийся несколько навязчивым. Конец марта, о том, что происходит с коронавирусом в Индии и в мире, я все еще не имел представления, в интернет не заглядывал, думая, что пока нет жизненно важного повода, а все эти наблюдаемые эпизоды вполне еще вписывались в привычную фантасмагорию индийских будней.

Автобус был спальный, людей не много, лег на верхнюю полку, за окном потянулись пригороды, а потом, когда съехали с основной дороги, мягкие закатные пейзажи зеленых холмов и хуторов. Остановились возле маленького храма, рядом с которым росло деревце, все обвязанное цветными тряпичными лоскутками, сотни флажков-узелков на память и веру. Вспомнилось Ферапонтово. Стоял в пустынном храме, расписанном Дионисием, как внутри вот такого деревца, летящего ввысь, не сходя с места, возносящегося… Лучик она ее звала. Мать Женьки. Хочет, чтобы лучик был на надгробье. Спрашивает, что я думаю про это и как изобразить. Лучик. На черном камне. В черном зеркале. Там, у Кассиопеи. Ты не волнуйся, писала, я его досмотрю. Оттуда.

Приехали уже в темноте, конечная, автобус развернулся и исчез. Маленькая деревня, похоже, тут и гостиницы нет. Сел под деревом переобуться, а из тьмы вдруг обступают меня возбужденные мужички, но и приблизиться опасаются. Полиция, кричат, паспорт, коронавирус, иностранец… Остальное на хинди, не разобрать. Ну бузят и ладно, не обращаю внимания, переобулся, укладываю рюкзак, а они все распаляются. Чего шуметь, говорю, я сам полиция, а гостиница у вас есть тут? Притихли. Один вытянул руку в сторону тьмы: там. Подхватил рюкзак и пошел.

Деревня тут же кончилась, иду по пустынной дороге, вдали огонек: дом, во дворе сидит дед с мальчишкой лет пяти и, увидев мое приближение, прикрывает ему рукой глаза – такое я, значит, привидение.