Улыбки уличных Джоконд

Зина же привычным маршрутом с прижатым к лицу платочком дошла до знакомого мясника, приняла и заказанное, и обычное «на пробу» – опала опалой, но после воспитательной паузы Зина все-таки решила хотя бы продолжать кормить своего работодателя. Уже прощаясь, она, как всегда, сделала книксен, а когда подняла голову, замерла в изумлении, даже опустив руку с платком, – смущенно улыбаясь в бороду, Тихон протягивал ей зажатый в громадном кулачище пучок ярко-синих незабудок. Только теперь Зина обратила внимание, что бурая борода мясника сегодня расчесана и даже как будто чем-то смазана, а волосы разделил ровный пробор.

– Вот, – пробубнил басом Тихон, продолжая улыбаться, – растут тут на заду, во дворе. Красивые.

Не решив еще, радоваться или сетовать на судьбу за очередного поклонника, Зина взяла букетик, еще раз поклонилась и пошла к выходу.

* * *

– Левина! Зина!

Зина обернулась на оклик и удивленно заморгала.

– Катя!

Из-под широкополой синей шляпы на Зину весело, но при этом, казалось, смущенно смотрели знакомые с гимназических времен ярко-зеленые глаза Кати Герус, самой бойкой девочки на всем их курсе.

– Тебя каким ветром к нам занесло? – Катя обвела бумажным веером Знаменскую площадь.

– Я с рынка. А ты в церкви была?

– Конечно, – прыснула Катерина. – Где ж еще!

Она взяла Зину под локоть и направила вверх по проспекту.

– Ну рассказывай, где ты, чем занимаешься? Замужем? Или нет, подожди, давай где-нибудь сядем, слопаем по пирожному. Точно! Пойдем-ка к «Пассажу», там в «Квисисане» вполне себе прилично и цены не дерут!

По поводу цен у Зины возражений не возникло, но вот репутация у нового ресторана была, мягко говоря, не очень.

Увидев смятение на лице подруги, Катя снова расхохоталась и потянула Зину за руку:

– Идем! Вертеп там начинается за пару часов до полуночи, а днем все вполне себе комильфо! – И опять залилась ямскими[2] колокольчиками.

Весело щебеча, они направились в сторону Фонтанки по затененной стороне Невского. Улыбнулись суровому городовому на Аничковом мосту, отчего тот начал вдруг подкручивать знатные усы – видно, прятал ответную неуставную улыбку, полюбовались собственным отражением в богатых витринах Елисеевского гастронома и, слегка разрумянившиеся от ходьбы в гору, наконец-то скрылись за стеклянными дверьми ресторана.

Вернее, сам ресторан по дневному времени еще не работал, из трех занимаемых этажей открыта была только буфетная на первом. Девушки уселись в огороженную кабинку, заказали кофе, сливок и пирожных и принялись, как это водится у молоденьких и очень хорошеньких барышень, болтать обо всем на свете, поминутно меняя темы и время от времени звонко смеясь. Благо, что по раннему по ресторанным меркам часу посетителей не было, пенять на их поведение было некому, и лишь у буфета сидел молодой человек довольно богемного вида с болезненно-бледным, почти белым, лицом. Он время от времени требовал новую рюмку перцовой настойки, осушал ее одним глотком и сочно хрустел солеными рыжиками, стоящими прямо на буфетной стойке. С каждой порцией огненного напитка в лицо его возвращалась краска, а глаза все больше блестели от просыпающейся в них жизни.

Вдоволь наговорившись о своих гимназических буднях, прежних подружках, учителях и отсмеявшись былым курьезам и проказам, перешли к обсуждению дел нынешних.

– Катя, ну что, ты где сейчас? Чем живешь? Как мама?

Катя легонько стукнула подругу по руке веером:

– После про меня. Сперва ты хвались.

– Так у меня все довольно просто: служу горничной в доме на Мойке у одного хорошего человека, офицера…

– Служишь? Ты? А как же Смольный?

– Вот так. Папа неудачно вложил капитал, лишился почти всего. Хотели выдать меня замуж, но я взбунтовалась. Сперва нанялась в гувернантки к Долматовым, из дома съехала, но… Не сработалась. Младший Долматов… В общем…

– Ладно, не рассказывай. Все понятно.

– Да нет, все не так. То есть не совсем так. Он сначала смотрел, бесстыдно так. Потом начал подкарауливать. А когда я ему пощечину влепила, он папеньке нажаловался, что я у него «Брегет» украла.

– Зря отказала. У них денег что листьев по осени в Юсуповском саду. Жениться бы не стал, но обеспечил бы до старости. Выгнали?

– Я сама ушла. Только сперва в полицию заявила.

– На Долматова? И что ж полиция? Неужто тебе поверила больше?

– Поверила. Вернее, поверил. Один. Он за день часы у ростовщика нашел и Долматову-старшему предъявил. А потом сказал, что ищет горничную.

Зина улыбнулась, опустила глаза. Катя с трудом сдержала ответную улыбку, покачала головой:

– Из гувернанток в горничные. И что новый работодатель? Рыцарь? Молод, хорош собой, честен и благороден, неприличных предложений спасенной девице не делал? Или она ему? – Зина покраснела, а Катя снова расхохоталась. – Ай ты скромница! Женат?

– Нет, – тихо пробормотала Зина.