Улыбнитесь, вы уволены

— К поиску работы нужно относиться серьезно.

— Я так и делаю, Тодд. Поверь.

— Ну-ну, и сколько же резюме ты разослала?

— Пятьдесят, — заявляю я, и это правда. Просто не хочется уточнять, что сюда входят резюме в цирк «Барнум Бэйли», на шоколадную фабрику «Херши» и в НАСА.

— Ну… — осекается Тодд, поразившись моей предприимчивости. — Может, тебе нужно подключить связи? Ты знаешь, девяносто девять процентов вакансий нигде не публикуются.

— Ты это уже говорил. (Раз примерно сто.) Тодд, может, ты хочешь сменить работу?

— Что?

— Ты так увлекся моим поиском работы — вдруг, подсознательно ты сам хочешь найти другое место?

— Я? Не хочу. У меня отдельный кабинет. Если бы я сменил работу, пришлось бы начинать все с нуля.

Эта мысль явно приводит моего братца в ужас. Он всегда шел в одном направлении, никуда не сворачивая. За всю жизнь ни разу не дал заднего хода. Я же половину времени пячусь назад.

— Ну что, до вечера? — спрашивает Тодд. — Я не смогу за тобой заехать: работаю допоздна.

Тодд всегда такой трудолюбивый. Всегда работает допоздна.

— Тодд, только не говори, что опоздаешь! — издеваюсь я, поскольку Тодд физически неспособен опаздывать. У него элементарно не получится. Если Тодда задержать и не дать прийти вовремя, он весь изойдет пеной.

— Нет, Джейн, если тебя действительно нужно подвезти… — сдается он.

— Все, все, не нужно мне твоего сострадания, — дразню я его.

— Джейн, я заеду, хорошо? — настаивает Тодд. — Просто сначала я должен заехать за Диной.

— За Диной?

— Моя девчонка, — поясняет Тодд.

— «Моя девчонка» — это серьезно.

Нечасто Тодд добавляет «моя» к слову «девчонка». Обычно он называет женщин, с которыми спит, просто «девчонками». Та девчонка, эта девчонка. «Вчера вечером мы с той девчонкой ходили в ресторан», — скажет он. Он редко употребляет имена.

— Вот этого не надо, — обрывает меня Тодд.

— Забудь, поеду на электричке.

Я не обижаюсь на то, что Тодд пытается направить меня по трудной дороге к платежеспособности. Я знаю, так он проявляет свою заботу; он уверен, что лучше меня может распорядиться моей жизнью. Я это ценю и понимаю: братская любовь. Все лучше, чем стоическое, упрямое, неодобрительное молчание моего отца. Он ни разу не спросил меня, как продвигается поиск работы, только прозрачно намекал, что пора бы переехать в квартиру поменьше.

Днем я звоню родителям, пытаясь определить, как они воспримут мою просьбу о деньгах.

Первая реакция отца обескураживает:

— Завтракаешь в своей роскошной столовой? Небось в таком особняке эхо слышно.

— Я не завтракаю, пап, уже три часа дня, — напоминаю я.

— Но я не удивлюсь, если у тебя сбился режим питания, ведь теперь тебе не нужен график.

— Я ем в правильные часы.

Нам с папой нечего сказать друг другу, и поэтому мама настаивает на том, чтобы мы разговаривали. Она вечно выдергивает папу из кресла и требует, чтобы он «поговорил с дочкой». А когда я была маленькой, она заставляла папу проводить с Тоддом и со мной все воскресенья. Как следует поворчав, папа брал нас с собой в офис и окунался в работу, а мы бегали туда-сюда и собирали цепочки из скрепок.

— Тебе нужно переехать в квартиру поменьше, серьезно, — заявляет он. С тех пор как четыре года назад он побывал у меня в гостях, это его неизменный совет.

— Я подумаю над этим, пап.

Отцу не объяснишь, как трудно найти в Чикаго приличное жилье без тараканов. Особенно если на дворе не октябрь и не апрель, когда в этом городе принято переезжать с места на место.

После небольшой паузы папа, кашлянув, заключает:

— Ну, на тебе маму.

— Привет, зайка, — запыхавшись, здоровается она. — Я приготовила вишневый пирог и творожный пудинг с клубникой, твои любимые.

Вот что мне нравится в маме: она — ходячая поваренная книга с моими любимыми рецептами.

— А еще мясо в горшочках и пюре — как ты любишь, со сметаной и сыром. Тодд придет с подружкой, я подумала, может, и ты захочешь кого-то привести…

— Э-э, вообще-то сейчас у меня никого нет.

Если пригласить Рона, уж он-то не откажется, но я скорее удавлюсь.

— Ах да, Кайл придет, — поспешно говорит мама.

Ясно: испугалась, что затронула больную тему. Мама почему-то считает, что я неравнодушна к Кайлу. Что я по нему сохну. Это потому, что когда мне было три года, а ему семь, я хотела с ним дружить. Объяснять маме, что ты не в ответе за свои поступки и слова в трехлетнем возрасте (например, поедание пластилина или провозглашение себя гением), напрасный труд.

— У меня и в мыслях нет вмешиваться в твою личную жизнь. Я всего лишь хочу сказать, что Кайл — дурак, если не хочет с тобой встречаться. Вы идеально подходите друг другу. Конечно, ты не обязана любить Кайла.

— Мам! Кайл не любит меня. Я не люблю его. Понятно?

— Понятно, понятно. Извини, что сую нос в твои дела.

Мама всегда боится, что она плохая мать и совершает ту же ошибку, что и множество ее подруг: давит на своих детей и отравляет им жизнь. Мама считает, что лучший способ добиться от нас того, что ей нужно, это заставить нас верить, будто и мы этого хотим.

— Ах да, зайка, и еще… у меня кое-какие новости — просто чтобы ты была готова.

— Что за новости?