Но в те годы, между первым диагнозом и консультацией другого врача, состояние Зака ухудшалось. Его кратковременная память стала его подводить (как выяснилось, таково побочное действие «Тегретола»). Он поступил в колледж, чтобы изучать математику, но теперь он с трудом мог вспомнить, когда и где у него занятия. Ему приходилось носить расписание с собой. Пока не начались припадки, он довольно легко справлялся с высшей математикой, неевклидовой геометрией и теорией группы. Но ему становилось все труднее. Удивительно, но с философией дело пошло лучше: обучение было построено не на тестах, как в математике, а на рефератах, которые он писал в своей комнате, сверяясь с записями. Ему не нужно было полагаться на свою память. «Я завалил все тесты по математике, зато по философии у меня был высший балл», – сказал он.
Припадки продолжались. Когда они начинались, он впадал в летаргию, ему было трудно говорить и ходить. Он научился распознавать приближение припадка. Он уходил в старую часть кампуса – в одну из немногих частей Каламазу, где были старые здания, чтобы переждать его. «Меня накрывала невыразимая печаль, вплоть до того, что я бы попытался совершить самоубийство, если бы у меня хватило сил, – рассказывал он. – Это было очень, очень тяжело и очень неожиданно. Я всегда старался уйти подальше, когда чувствовал, что это приближается».
Учитывая негативную эмоциональную окраску этих приступов, неудивительно, что Зак поначалу не понял, что у него случались припадки и другого типа. Они происходили реже, но также внезапно. И они были приятными. Очень приятными. Возможно, с ним уже случалось такое в детстве, но он помнит лишь те случаи, которые происходили уже в колледже. Мир вокруг него внезапно становился ярким и объемным, как будто до этого он видел все на плоском экране, и вдруг экран убрали, и он увидел мир в 3D. Он замечал то, чего раньше не видел. «Когда я видел дерево, я как будто видел его впервые, как будто раньше я видел лишь изображения деревьев, – рассказывал он. – Я мог разом увидеть все детали всего дерева, увидеть своеобразие всего на свете. Это было очень, очень красиво».
Время как будто замедлялось. Он шел по городским кварталам в обычном темпе, и то, что занимало несколько минут, ощущалось так, как если бы занимало час. «Время как будто растягивалось, – рассказывал он, – как будто в каждую минуту вы испытываете гораздо больше, чем обычно». Иными словами, Зак жил в моменте. «В такие моменты как будто ничего другого не существовало, – говорит он. – Я был сконцентрирован в конкретном месте в конкретное время. И это было очень приятно. Не возникает никаких мыслей о том, что случится через час, через год».
Я спросил, было ли это состояние – жить в моменте – необычным для него.
«Еще бы! – со смехом сказал он. – Я обычно вечно слоняюсь там и сям».
Еще больше, чем яркость впечатлений или замедление времени, Зака поразило искаженное чувство реальности происходящего. «Весь мир выглядел как на очень качественной фотографии или академической картине, где все объекты размещены в соответствии с правилами композиции, там, где им самое место, и благодаря этому все смотрится особенно красиво, – вспоминает он. – А Каламазу далеко не симпатичный городок. Он мрачный и довольно депрессивный, по-моему. И уж точно я раньше не замечал в нем особой красоты».
Было также чувство ясности, осознания. «Я чувствовал, что знаю все о том, что меня окружает, настолько ясно, что у меня в голове не происходило никаких мыслительных процессов. Это очень странное чувство уверенности в том, что мир устроен именно так, как нужно, – вспоминает Зак. – Самые простые вещи: столы, стулья, деревья – все ощущалось таким значимым, наполненным целью и смыслом. Меня переполняло чувство, что за всем этим стоит провидение».
Слушая Зака, на ум приходят мысли о мистике и потустороннем. Я сказал об этом. Он согласился. Зак, выросший атеистом, никогда не считал свой опыт доказательством чего-то сверхъестественного. «Но я понял, что это именно то, о чем говорят мистики», – сказал он.
Сам он остается атеистом. Он стал доцентом философского факультета университета Миссури-Колумбия – что только усилило его скептицизм. Но он старательно подчеркивал, что его нынешние взгляды никак не отменяют «истины», открывшейся ему в припадках. «Во время припадков невозможно сомневаться в том, что миром управляет высшая сила. Это, если можно так выразиться, не подлежит обсуждению, – говорит он. – Это было настолько непосредственное ощущение веры, что ему невозможно было сопротивляться».