Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу

Я молчал. Дракон со своим «наездником» — тоже. Я услышал приближающееся дыхание фаньца. Он разучился двигаться беззвучно. Дракон повернул голову, глянул фарфоровым глазом на ползущего по-пластунски Ли Ханя и произнес:

— Садись рядом. Все равно сказанное умрет вместе с тобой.

— Прямо сейчас, дракона-сан? — вежливо осведомился старик.

— Как тебе будет угодно… — Дракон снова махнул крылом, и поднявшийся было на колени фанец тюком повалился на песок. — Мы с тобой должны слетать на гору Белой Тени, — обратился дракон ко мне.

— Для чего? — спросил я.

— Не перебивай меня, мальчик, — укоризненно произнес он. — Я все продумал. Старик позаботится о твоей драгоценности. А мы не можем терять ни одного лишнего часа. На закате Белая Тень вернется на гору снова, и тогда… — Он не договорил. Голова дракона затряслась, как будто он пытался вытряхнуть из уха попавшее туда насекомое.

— Что с тобой, уважаемый? — осведомился я.

Дракон продолжал вытрясать нечто невидимое. Он дергался все сильнее, хвост едва удерживал его в сидячем положении — еще немного, и он сверзится на песок, вызвав очередное землетрясение.

— Разлад между начинкой и оболочкой, — пояснил вставший на ноги Ли Хань. — И-чу хочет сказать всю правду, а драконья суть не позволяет.

— Как же и-чу попал внутрь? — с удивлением и сочувствием наблюдая за мучениями дракона, спросил я старого фаньца. — Никогда не слышал о подобном.

— Дракон его сожрал. Недаром народы верят, что, съев мозг врага, ты обретаешь его мудрость. Внутри огромного драконьего тела проглоченный разум выращивает себе новое, малое тело. «Наездник», похожий на человечий зародыш, может существовать в брюхе песчаного дракона многие века.

Дракона перестало трясти. Он явно прислушивался к словам Ли Ханя.

— Я не говорил тебе об этом: подобное знание опасно, — продолжал старик. — Можно пожалеть дракона, когда он взмолится о пощаде человеческим голосом, и потерять драгоценное время.

Ли Хань разговорился, и дракону это не понравилось. Кончик его хвоста вдруг беззвучно высунулся из песка возле стариковых ног, обвился вокруг его лодыжки и резко дернул. Фанец взмахнул руками и, падая, уткнулся лицом в песок. Фыркнул, закашлялся, еще больше набрав в рот песка.

— Я не могу сказать — язык не поворачивается. Ты все увидишь сам, — произнесло чудовище голосом циркового чревовещателя. — Летим…

— Что мне делать, Ли Хань? — Я сделаю так, как скажет старый фанец. А он, будто назло, отмалчивался, чистил рот. — Ты дашь мне совет?! — повысил я голос.

Дракон, торопя меня, демонстративно поскреб крылом о крыло.

— Если ты не увидишь это теперь… — наконец отозвался фанец, — другого раза не будет. Но не забывай: за все придется платить.

«Советчик хренов!» — разозлился я — и принял решение.

— Летим.

Дракон прилег, и я забрался к нему на шею. Я сжал коленями чешуйчатое «бревно», словно бока боевого коня, и земля начала уходить вниз. Дракон поднимался на задние лапы, принимая вертикальное положение, и мне пришлось обхватить его за шею еще и руками. Теперь-то уж не упаду…

Я отсутствовал один вечер, одну ночь и одно утро. Я спустился с шеи дракона в версте от оазиса — подлетать ближе он не захотел.

— Теперь ты много знаешь, мальчик, — сказал песчаный дракон на прощание. — Что ты будешь делать с этим знанием? Оно может тебя убить.

— Вернусь домой и тогда… Кто-то будет убит — вот уж точно. И мое дело, чтобы это был не я.

— Мы еще увидимся, — сказал дракон и легко поднял в воздух свое стопудовое тело. До меня донеслись, едва прорвавшись сквозь свист и шелест, последние четыре слова: — Если ты окажешься прав.

«Даст бог, окажусь», — мысленно произнес я. Размял затекшие ноги и пошагал к жене, с каждой саженью прибавляя шаг. Потом не выдержал — побежал. В дом я ворвался, словно он был объят огнем — хватать, спасать!..

— Настя! — закричал я с порога и, влетев в середину нашей единственной комнаты, стал как вкопанный. Что-то было не так.

— Живой! — воскликнула Настя. — Слава богу! Наконец-то!

Она с трудом поднялась с постели. В полумраке, поглотившем наше жилище, я никак не мог рассмотреть ее, понять, что же с ней приключилось за эти сутки. Ноги мои вдруг подкосились, и я рухнул на глиняный пол, сильно ударившись лбом. Искры полетели из глаз. На то, чтобы подняться, сил не хватило.

— На солнце перегрелся, — посетовала Настя. — Бедненький ты мой… Успел…

Ко мне на помощь подоспел Ли Хань. Старый фанец тихонько хмыкал, пытаясь меня поднять. Девочка моя едва смогла опуститься на колени. Ей очень мешало огромное пузо, тянуло к земле.

Путь на гору Белой Тени я не запомнил: всю дорогу спал и видел один-единственный бесконечный сон, не похожий на обычные сны: перед мысленным взором в ускоренном темпе прокручивалась моя прежняя жизнь. И все до мельчайшей детали было верно, вот только не успевал я эти детали как следует разглядеть — слишком быстро они пробегали. Это повторное прожитие жизни вскользь было для меня спасением — вряд ли мой разум выдержал бы, переживай я минувшие трагедии в полную силу.