Впереди был долгий спуск к блестевшей вдалеке речушке, и где-то там — за черными пиками старых елей — пряталась охотничья деревушка под скучным названием Выселки. Там мы сможем обсушиться, переночевать в тепле, купить мяса, томленых ягод, а если повезет, то и самогона, без которого пол-отряда давно бы уже свалились от воспаления легких.
Решили мы сделать короткий привал и с новыми силами рвануть к деревне. Расположились под двумя хилыми сосенками, одиноко торчащими на холме. Харчились сухим пайком. От него к сему дню осталась копченая оленина (по полфунта на брата) и серые сухари, которые приходилось размачивать в кипятке. Вместо чая и сахара в горячую воду бросили по горсти сушеной рябины и черники.
Только разлили «чай» по кружкам и принялись за оленину, нескольким солдатам привиделось, будто из безрадостных серо-стальных небес сыплются твари с головами собак, крыльями летучих мышей и тигриными когтями. Бойцы повскакали, открыли стрельбу. Кое-кто покатился по земле, пытаясь отодрать от себя несуществующих зверюг, иные палили навскидку по уже приземлившимся тварям, рискуя попасть в своих. Криков инспектора и офицеров они не слыхали — уши были забиты клекотом и визгом напавших чудовищ.
Денщик поручика Белобородова верно прослужил ему восемь лет. Защищая любимого барина, он схватил ручной пулемет «кедрач» и крутанулся, поливая небеса. Раскаленные гильзы веером брызнули на солдат. Левая нога денщика вдруг подвернулась, он не удержал равновесия. Очередь пошла вниз. Белобородое видел, как изрыгающий пламя ствол ручника движется к нему, но отскочить не успел. Белые от ужаса поручиковы глаза еще долго виделись мне в мутном мареве осенних туманов. Очередь перерезала Белобородова как раз над кожаным ремнем.
И пока поручик, умирая, шебаршился в мокром вереске, отряд потерял еще одного офицера.
— Нету! Нет ведь никого! — кричал молоденький прапорщик Силин, размахивая наганом перед носом у одного из очумелых солдат.
Служивый дико заорал, выхватил из ножен шашку и принялся крошить наседающих тварей. То ли он принял офицера за клыкастую зверюжину, то ли не рассчитал замах — наточенное лезвие рассекло Силина от плеча до поясницы. Смерть была мгновенной.
В бою с тенями мы потеряли восемь человек убитыми и тринадцать были ранены.
Несмотря на все наши уговоры, денщик поручика Белобородова в первую же ночь застрелился. А тот солдат, что располовинил прапорщика Силина, быстро успокоился, поняв, что прощен. Он здравствует и поныне.
Надо сказать, никакого крестьянского восстания в уезде за время экспедиции мы не обнаружили. Вооружившись и в тревоге ожидая напастей, народ продолжал собирать урожай.
Выкопав картошку и собрав яблоки, селяне обычно целыми семьями устремлялись в лес — за перезревшей брусникой, спелой клюквой и грибами-предморозниками. Но в этот год тайга была пуста. Охотники и рыбаки тоже остались дома — кроме тех, кто не вернулся домой с лета. Люди боялись своего родного, вдоль и поперек исхоженного леса. Не только леса с болотом, но и рек, озер и даже полей они с каждым днем страшились все сильнее, предпочитая вовсе не выбираться за околицу. Кому тут придет в голову штурмовать города?.. А о людоедах нгомбо они позабыли — столь же быстро, как прежде воспылали к ним лютой ненавистью.
Мы надеялись, что жертвы этого затянувшегося похода не будут напрасными. Мы шли по следу вервольфа, не отпускали его от себя дальше, чем на двадцать верст, на какие бы хитрости он ни пускался и какие бы ни устраивал западни. Порой мы видели одинокую конную фигурку в цейссовский бинокль, и тогда казалось: еще немного — и мы его догоним. Снайпер доставал из футляра винтовку, любовно поглаживал приклад и цевье, подолгу смотрел на оборотня сквозь телескопический прицел. Да-ле-ко…
Даже наши заморенные кони, почуяв перемену в настроении седоков, разом прибавляли шагу. Но падала ночь, и утром мы видели, что вервольф опять ушел в отрыв. Каким-то чудом оборотень не сбивался с дороги и заставлял своего вороного коня шагать и шагать, не ломая ноги на бесчисленных корягах, камнях и ямах. Вервольф ухитрялся сделать во мраке десять, а то и двадцать верст.
Таким образом мы могли преследовать его годами. Я — слишком молодой и неопытный и-чу, и проку от меня маловато. Несколько раз я вовремя обнаруживал опасность и Ц спасал отряд от неминуемых потерь и даже гибели. Но порой опаздывал или путался в непонятных запахах и звуках, и тогда новые березовые кресты вставали по обочинам дорог. За каждый из них мне не расплатиться по гроб жизни.