Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу

Но вот все готово к бою. Пальцы стискивают рукояти мечей, нашаривают чеки гранат, ложатся на спусковые крючки, глаза приникли к прицелам. Казалось бы, чего проще: махни рукой, гаркни во всю командирскую глотку, и попрут в бой кровавый верные тебе полки, столкнутся грудь в грудь с такими же молодцами с супротивной стороны… Ни черта подобного. Даже последним денщикам в обоих лагерях ясно как день: даже по приказу открыть огонь по своим рука не поднимется ни у тех, ни у других.

Повод нужен. Явный, для каждого очевидный — чтоб оправдаться перед всем миром и потомками и успокоить собственную душу. Началась игра на нервах: кто первым не выдержит, сорвется и даст повод для нападения. Порой чисто подсознательно и мои бойцы, и «вольники» провоцировали друг друга, подталкивали к роковой черте — насколько хватало совести, смелости и воображения.

Напряжение висело над городом — хоть глазу не видно, но чувствовали его абсолютно все: от грудных младенцев до прикованных к постелям стариков. Его ощущали даже кошки с собаками. Они выли и мяукали без видимой причины, а когда появлялись на улице, жались к стенам домов, перебегали из подворотни в подворотню. Проняло даже безмозглых голубей. Они трудились на чердачных балках, перекрытиях да под застрехами, боясь вылетать наружу, несмотря на свой неутолимый голод.

Стороны продержались долго. Бойцы стискивали зубы, терпя ругань и поношения, отворачивались или закрывали глаза, если невмочь было смотреть на гнусные выходки противника. Хулиганов да охальников среди и-чу обнаружилось немало. На удивление. Я и представить себе не мог…

Вконец распоясался народ. Впервые в жизни ребятки могли показать, на что способны, не скрываясь и даже гордясь своим умением издеваться над людьми. Когда тебе недвусмысленно намекают, что можно все, мало кто сумеет удержаться.

Первыми не выдержали «вольники». Каюсь: эту операцию задумал лично я, и пролившаяся кровь — на моих руках. Я отобрал десяток кедринских ребят, каждого из которых знал по имени. Не раз и не два мы вместе ходили на летучего вепря или змееглавку. Отзывал я их в сторону по одному и спрашивал тихо, чтоб не донеслось до чужих ушей, готовы ли они рискнуть головой ради святого дела, вызвать огонь на себя. Если нет, могут как ни в чем не бывало вернуться в отряд. Ни один не отказался.

Отобранные мною кедринцы демонстративно обвешались оружием с головы до пят, сели в грузовик и прикатили в центр города. Никто им не препятствовал. Городовые в те тревожные дни боялись нос казать из полицейских участков. А мотоциклетный патруль «вольников», заметивший вражью машину на пересечении Думского бульвара и Второй Купеческой, погнался было за ней, но затем отстал.

Высадились кедринцы напротив губернского филиала Торгово-промышленного банка. У его парадного входа с улыбающимися грифонами по бокам гранитной лестницы уже пятый день стоял усиленный пикет «вольников» под командованием моего знакомого — старшего ловца Кольки Страхова, который прославился своими победоносными дуэлями. Был он человеком до крайности вспыльчивым, пожалуй самым необузданным в губернской рати, и потому отлично подходил для назначенной ему роли.

Высадились и вразвалочку двинулись к пикету. Командиром кедринцев я поставил Сергея Платова — хотел быть уверен, что все будет сыграно как по нотам. Ради святой идеи он маму родную не пожалеет.

Платов шел впереди, приплясывая и похлопывая себя ивовым прутиком по голенищу хромового сапога, и громко насвистывал мелодию «тореадор, смелее в бой». На лицо напустил выражение наглое, самоуверенное — ни дать ни взять самовлюбленный мерзавец, привыкший вытирать ноги о каждого, кто встретится на пути. Артист!

Ласково светило солнышко, окрашивая теплой желтизной стены домов. Воздух разогрелся, и казалось, будто вернулось лето. Чирикали на подоконниках воробьи, сыпали вниз крошки. Из окон дома напротив неслись громкие детские голоса… Последние минуты мира.

Страхов заподозрил неладное, крикнул своим:

— К бою! — и устремился навстречу кедринцам. Револьвер из кобуры не вынимал — только руку держал на эфесе палаша.

Сергей Платов будто и не заметил его — продолжал себе пружинно вышагивать. Столкнулись грудью — на полном ходу, сшиблись так, что шапки с голов слетели. Оба равновесие потеряли, руками одинаково взмахнули, чтобы не упасть.

— Стоп! — негромко, но убедительно прорычал Страхов. — Не доводи до греха! — Он чуть присел, растопырив руки, словно готовился к борцовской схватке.

— Пр-рогулке мешаешь? — с усмешкой пророкотал кедринец. — Мы пока что в свободной стране живем… — И легонько толкнул Страхова в плечо. Тот не шелохнулся. Только дернулась щека да зубы стиснулись.

И-чу с той и другой стороны с замиранием сердца следили за их «беседой». Разделяли бойцов каких-то пять саженей. С крыши за происходящим наблюдал посланный мною ловец — у него был отличный бинокль из Йены, позволявший разглядеть последний прыщик на лице. О том, что видел, ловец по полевому телефону докладывал в квартиру этажом ниже, а дежурящий там и-чу звонил мне по обычной городской линии.