Умереть молодым

Злюсь, потому что не могу найти Виктора, но поисков не прекращаю. Кажется, всю свою жизнь, – а особенно сейчас, когда живу с Виктором, – я постоянно стремлюсь к чему-то, но так и не достигаю желанной цели. Прихожу, например, домой, Виктор дома, лежит в постели. А на самом деле его – нет. Происходит нечто странное: в ту минуту, когда я открываю дверь, настоящий Виктор исчезает. Передо мной не реальный человек, каким он был до моего появления, а мое представление о нем. И то же самое происходит, если я остаюсь дома одна (что случается редко). Я читаю или готовлю обед. Или полирую ногти. Но в ту минуту, когда Виктор входит в дверь, я исчезаю. Как поток воды, он вытесняет меня из комнаты. И я уплываю. Сила взаимного притяжения держит нас вблизи друг друга; мы вращаемся друг около друга каждый по своей орбите, как две луны, но сблизиться не можем. Прошлой ночью, незадолго до рассвета, Виктор встал. Ему было так плохо, что он не мог спать, а может, ему приснилось что-то страшное, – не знаю. Он сидел в кресле, уставившись в непроглядную темь за окном, и когда я прикоснулась к его плечу, обернулся. Я видела его бледные губы и то, как он искал меня взглядом. Он смотрел прямо на меня, но при этом как будто не видел и продолжал искать. Наконец я нашла связующую нас нить, так как увидела на его лице отражение собственной паники.

– Победа! – слышу я голос Виктора – и вот он уже передо мной. Улыбается торжествующе, как спортсмен, сорвавший финишную ленточку, или как гангстер. Смеется, закинув голову, словно увидел что-то ужасно забавное.

Знаю, что выгляжу нелепо: стою перед ним в залитой чаем юбке, моя французская косичка растрепалась и съехала на бок. Знаю, что он смеется над тем, что я слишком серьезно воспринимаю все мелочи, смеется над моей истерикой по поводу его прогулки по лабиринту. И хотя я уверена в том, что Виктору необходимо было принести пальто, что мои волнения и забота о нем были искренни, но мне прекрасно известно, что благие порывы и «заботливое отношение» имеют мало цены в глазах Виктора. И если я всерьез решила, что Виктор способен оценить эти качества, то лучше бы мне вообще не иметь с ним дела.

– Очень смешно! – обиженно говорю я. – Скажи хотя бы, как нам отсюда выбраться.

– Что с тобой?

– Вот твое пальто. Сыта по горло.

– В чем я провинился? – спрашивает Виктор, протягивая ко мне руки. – Хилари, что на тебя нашло? Что случилось? А я-то хотел сказать тебе, как прекрасно ты выглядишь. И что теперь? Ты плачешь? Ты еще красивее, когда плачешь.

Гордона находим за оградой лабиринта, он терпеливо ждет нас. Я все еще взволнована, хотя истерика моя утихла, только недовольно ворчу. Когда мы подходим к дому, Виктор с Гордоном хохочут. Гордон рассказывает, как бродил по лабиринту целый час, когда ему было тринадцать лет, а позднее играл там с друзьями.

В самом мрачном расположении духа усаживаюсь за стол. Зла на весь мир, ни на кого не смотрю. Требую стакан виски.

– Хилз получит свой скотч, – провозглашает Виктор. – Она терпеть не может виски, но пьет, чтобы наказать себя.

Чувствую себя ужасно неловко, не столько из-за реплики Виктора, сколько из-за того, что мое поведение в доме Эстел могло вызвать подобный комментарий. Злюсь и потому, что он прав.

Смотрю на серебряный чайный прибор, хрупкие, разрисованные розами чашки, разные блюдечки, чашечки, чайные ложечки и понимаю, как нелепо выглядит моя надутая физиономия на фоне этих очаровательных вещиц. Эстел, пока нас не было, сделала очень красивый букет из искусственных цветов и с большим вкусом разместила его в корзинке.

Виктор сидит выпрямившись, худоба придает его лицу мудрое выражение, которого не бывает на лицах его более упитанных собратьев. Яснее ясного: Виктор смущен моим поведением или, правильнее сказать, ему неловко за меня, потому что он не считает нас парой, а следовательно не обременен чувством ответственности за мое поведение. У Эстел, однако, такой довольный вид, будто она только что выиграла по лотерейному билету, совпали все до единой цифры.

– А она ведь побежала за тобой, Виктор, – говорит Эстел. Подставляет лицо солнечным лучам, выгибая шею, как кошка. – Бросилась со всех ног.

– Виктор, давай поблагодарим Эстел за чай: нам уже пора. Слишком поздно.

– Хотите уехать прямо сейчас? – удивляется Эстел. – Почему? Погода великолепная, и у нас такая приятная компания. Твое настроение, Хилари, дорогая, улучшится. Вот увидишь.

Что-то в выражении моего лица заставляет Эстел изменить свое мнение.

– Ну, если тебе действительно пора… – говорит она.

Гордон не сводит с меня глаз, и это так заметно, что мне хочется законопатить ему глаза. Эстел, поправив юбку, протягивает мне корзинку с бумажными цветами:

– Как, по-твоему, украсят они твое окно?

С благодарностью принимаю из ее рук корзинку. Интересно, начнет ли Эстел новый цветок, усевшись в свое кресло; как она чувствует себя здесь, в этом большом доме, когда остается совсем одна? Какой станет Эстел после нашего отъезда?

– Как красиво! – восхищается Виктор. – Ужасно мило с твоей стороны, Эстел.