Умереть молодым

Правильно: почему красавице Аннабель не иметь дружка в Бостоне? Ведь должен кто-то оценить, сколь старательно она подкрашивает ресницы: они у нее длинные, мохнатые, не заметно, что подкрашены. Как замечательно: Аннабель садится на паром и плывет в Бостон, чтобы крепко обнять своего дружка, который уже ждет ее на пристани. Как хорошо, что оба они здоровые, могут ласкать друг друга; как хорошо, что есть на свете такие привлекательные молодые женщины, как Аннабель, что у нее большая комната, тонкая талия, спортивная походка, что у нее такое красивое имя: Аннабель.

– Что ж, это просто здорово, – говорю я, когда Аннабель открывает парадную дверь.

Мы обмениваемся рукопожатием. У нее такие изящные руки, именно о таких я всегда мечтала: тонкие руки с длинными пальцами и овальными ногтями. И рукопожатие у нее крепкое, дружеское. Сжимаю в ответ ее руку, потом сажусь в машину, а она машет мне на прощание. Спускаюсь вниз по длинной аллее и, думая об Аннабель, улыбаюсь. Но как только выезжаю на шоссе, ведущее к Халлу, улыбка исчезает с моего лица, я снова во власти дурных чувств. В таком настроении иду по обдуваемой ветром дороге, которая тянется вдоль океана, подъезжаю к дому, где живем мы с Виктором. Представляю, что последует за его возвращением: снова будет казнить меня молчанием; наверное он несчастлив со мной, и виновата в этом я. Как же так получилось: старалась внушить ему любовь, а заставила ненавидеть себя; как же плохо контролирую я себя и свои чувства. Пытаюсь разобраться в том, что случилось: не специально ли спровоцировала я ту сцену с Виктором, чтобы разрушить наш союз, не дожидаясь его естественного конца. И еще: если Виктор действительно так много значит для меня, то как найти оправдание моей любви к другому мужчине, как узаконить разрыв с Виктором, как ратифицировать решение, столь противоправное. Но это мое личное решение, в межличностной политике нет понятия «права», а, кроме того, отношения наши не узаконены.

Глава VI

Переступив порог квартиры, расстегиваю юбку, и она падает на пол. В комнате холодно, и царит страшный беспорядок. Включив обогреватель, натягиваю синие джинсы и свитер Виктора. Прибираюсь в комнате, тщательно обдумывая каждое свое действие: собрать то, что надо вынести из комнаты, грязный бокал, наполовину съеденную плитку шоколада, рекламу мебели, переполненную пепельницу. Потом долго соображаю, куда же все это поставить; так ничего и не придумав, сваливаю все на пол рядом с раковиной. Цветы Эстел ставлю рядом с креслом Виктора, утром, при солнечном свете они будут выглядеть очень красиво. Продолжаю прибираться. Обдумываю, чем бы еще заняться. Собираю разбросанные карандаши, грязные чайные ложки, целлофановые обертки из-под крекеров. Складываю в глиняный кувшин картонные пакетики со спичками и разрозненные ключи. Никого нет – делай, что хочешь. Можно отправиться в магазин скобяных товаров и, купив четыре банки оранжевой краски, превратить нашу квартиру в марсианское жилище. Можно купить галлон мороженого, печенья «орео» и нажраться до одури. Можно купить краску для волос и покраситься. Можно порыться в вещах Виктора, поискать ключи к тайнам его прошлой жизни.

Нет, никаких тайн я не раскрою.

Вся жизнь Виктора, как разрезанная дыня, выставлена на обозрение. Все мне известно. Целый час сижу в кресле Виктора и бесцельно пялюсь в окно.

Около кресла стопка книг Виктора. Небольшая коллекция первых изданий. Некоторые книги начинают плесневеть. Вытаскиваю из стопки экземпляр Избранных работ Хайдегтера и пролистываю, пытаясь разобрать карандашные закорючки, оставленные Виктором на полях, когда он еще учился в школе. На титульном листе надпись: «Виктор Геддес. Пожалуйста, верните книгу». Ниже адрес на Коммонуэлф-авеню, номер дома из одной цифры, – значит, неподалеку от бостонского парка. Должно быть, в этом доме Виктор вырос, и там сейчас живет его отец.

Мне известно кое-что об отце Виктора. Он, например, убежден, что если что-то вышло из строя, значит, все, пиши пропало. Вот почему он скорее поменяет на новую сломавшуюся машину, чем установит водяной насос. Он сидит в своем громадном доме, как улитка в раковине, перед столом, заваленным разными документами, и лепит из пластилина уточек, лягушек и кузнечиков. Когда Виктору было пять лет, отец позволял ему есть спагетти палочками. Незадолго до смерти жены он подарил ей на день рождения любительский радиопередатчик. Когда Виктор был ребенком, то как-то забыл в парке свою любимую игрушку, какого-то зайца или медведя, и его отец под проливным дождем с фонариком искал ее до одиннадцати вечера. Обо всем этом мне рассказывал Виктор.