Умереть молодым

Виктор, должно быть, понимает, что что-то случилось. Он, конечно, не знает о моем свидании с Гордоном, но в нем зародились неясные подозрения. Что-то неуловимое носится в воздухе. Мои отношения с Гордоном разрекламированы, как нью-йоркская премьера. Вся атмосфера комнаты пропитана воспоминаниями о нашем свидании. Слова признания так и рвутся из моей груди, каждая клеточка моего тела кричит об этом. У любовников свой, особый язык, они объясняются на нем, не прибегая к услугам грамматики.

Виктор вешает свой блейзер на спинку стула, снимает штаны. Расстегивая рубашку, наблюдает за мной. Проскальзывает под одеяло, благоухая запахом виски и снега.

У меня возникает желание рассказать ему обо всем. Меня так переполняют мысли о моем предательстве, что, кажется, я просто должна все выложить, иначе слова вырвутся на волю без моего согласия, как будто им известно, насколько они важны, и им не терпится заявить об этом.

Отодвигаюсь, чтобы освободить место Виктору.

Очень темно, слышно, как шумит океан. Рядом со мной вздымается и опускается при каждом вздохе грудь Виктора. Он знает, что я не сплю. Целует меня и кладет голову на мое плечо.

– Ты разочаровалась во мне, Хилз? – спрашивает он.

Вот оно, то мгновение, о котором я мечтала: опять я слушаю нежный, ласковый голос Виктора, голос его души, который мне доводится слышать так редко; это голос его любви, его признаний, так звучит его голос, когда он вспоминает о прошлом, рассказывает о детстве. Мне хочется изо дня в день, каждую минуту слышать этот голос, но тут я бессильна: он звучит только по воле Виктора.

Он склоняется надо мной, рассыпает по подушке мои волосы и крепко обнимает за плечи.

– Ты, наверное, думаешь, что я нарочно мучаю тебя. Что я нарочно теряю последние силы, пью, бегаю по морозу раздетым, все это только для того, чтобы помучить тебя.

Он вспоминает нашу ссору в доме Эстел. Для него, с тех пор как мы расстались, не произошло ничего существенного. А я и думать забыла о том, что случилось столько часов назад. В моей памяти всплывают совсем другие картины: я еду к Кеппи, срываю через голову свой свитер, Гордон рядом со мной, ловлю его дыхание, возвращаюсь домой, дрожа от страха. Мне приходится сделать над собой усилие, чтобы вспомнить другие сцены: лабиринт, Виктор выбегает из дома в одной рубашке, отправляюсь на его поиски, чувствую себя униженной. Да, как же, помню, помню, но все это уже не имеет значения, как неважен сигнал светофора, если на дороге нет движения.

– Поверь, я делаю все это не потому, что тороплюсь покинуть тебя, – продолжает Виктор. – Не потому, что мне хочется болеть, сводить на нет все твои усилия. Я устраиваю сцены не из-за витаминных таблеток или диетического питания.

– Я все понимаю, – успокаиваю его.

– Я не хочу умирать, Хилари, – говорит он.

Прижимаю его к себе. Чувствую на шее его дыхание. Убаюкиваю его. Как хотела бы я защитить его от всех опасностей. Защитить нас обоих.

Посреди ночи, когда полагается спать крепким сном, слышу голос Виктора:

– Как ты относишься к философии Эстел?

Не открываю глаз. Не двигаюсь. В полудремоте слова Виктора проникают в мое сознание. Интересно, давно ли он проснулся. Лежит, размышляя над теориями Эстел о наших предшествующих воплощениях, над ее дерзновенными суждениями о наших будущих воплощениях, которые предначертаны нам в вечности. Вчера она рассказывала нам, что была в одном из своих предшествующих воплощений фермером, жила в Англии и объезжала свои владения на гнедой лошади по кличке Франклин. А в следующем воплощении была очень красивой женщиной. «Самой настоящей ведьмой, – говорила она, – Казановой в юбке». Вполне серьезно расспрашивала меня, кем я была в прошлом, какие воспоминания сохранились в моей памяти.

– Не верю в это, Виктор, – отвечаю ему ласково. На улице ветер завывает с такой силой, что от его порывов, кажется, трясутся стены дома.

– Ты не веришь в свои предшествующие воплощения?

– Нет.

– Ну представь, что они все-таки были, – просит Виктор. Кладет руку на грудь и прижимается ко мне. – Как, по-твоему, кем ты была?

– Может, мякиной, – шучу, целуя его волосы. – А может, неоткрытой планетой.

Сплю беспокойно, меня мучают кошмары, от которых в памяти остаются только неясные образы, и просыпаюсь от звонка в дверь.

– Бог ты мой, кто-то звонит в дверь, – говорю я. Виктор медленно открывает глаза. Лицо его белее наволочки, на которой лежит его голова. Меня пугает его вид.

– Виктор!

– Что? – откликается он, не поднимая головы. Даже его веснушки побледнели, как будто обесцветились. На спине ясно проступают все позвонки. Он неподвижен.

– Ничего, – говорю я. Слова замирают у меня на губах при виде желтых белков его глаз, пепельно-серой кожи на висках. – Открою дверь.

Встаю. Чувствую себя отвратительно. Смотрю на Виктора. Голова его утонула в подушках. Ни единой кровинки в лице, – только медно-красные волосы сияют жутким блеском, как кровь на белой рубашке солдата.