Умереть молодым

Направляюсь в мужскую парикмахерскую. Дешевле, и стригут там хорошо. Усаживаюсь в просторное кресло. Мужчина с ножницами в руках – парикмахер, он же владелец этого заведения, – предупреждает меня, что не привык обслуживать молодых женщин: это не его клиентура. Расчесывает мне волосы, они рассыпаются по плечам. Прошу его подстричь их на четыре дюйма выше плеч, ориентируясь на ту точку, где череп соединяется с позвоночником. Прислушиваюсь к торопливому лязгу ножниц на затылке. Толстый палец парикмахера касается моего уха, нижней челюсти, черепа. Пряди каштановых волос с золотистым оттенком устилают пол. Не верится, что все это – мои волосы, кажется, будто они украшали голову совершенно незнакомой мне женщины. Потом их подметут, охапка каштановых волос окажется в корзине с мусором. Мои волосы перемешаются с чужими волосами. Представляю себе ряды зеленых мешков для мусора, набитых волосами. Мешки забрасывают в мусоросборные машины; запах волос, сжигаемых вместе с другими отходами. Воображаю, как выглядит мой череп: голый, гладкий, как яйцо.

Чтобы подстричь ровнее, парикмахер смачивает волосы водой. Выпрямляет мокрые пряди. Быстрыми легкими движениями состригает лишние. Ножницы его порхают вокруг моей головы, как колибри.

Представляю себе ряды манекенов с голыми черепами, контуры фигур, нарисованных мелом на тротуарах, их головы обведены сплошной белой линией.

– Не вертитесь! – требует парикмахер. Судя по произношению, он не из местных. Заставляю себя сидеть спокойно, держать голову прямо. Вздрагиваю при каждом лязге ножниц. Ножницы прямо над моим глазом. Сижу неподвижно. Пальцы парикмахера прижаты к моему лбу. Он сосредоточенно хмурит брови. Большим пальцем подталкивает кверху мой подбородок. Отложив в сторону ножницы, наклоняет мою голову вперед, назад, в одну сторону, в другую.

– Все, работа окончена!

* * *

Мне нужен Гордон. Мне нужен он, а потому направляюсь к нему. Еду через весь город; переключив на первую скорость, преодолеваю холмы. Когда остается проехать всего несколько кварталов, опускаю стекло, чтобы услышать стук его молотка. Но сегодня молотка не слышно. Работает круглая пила. Раздается визг: дерево протестует, когда ее зубцы вгрызаются в его плоть. Пение пилы разносится по всему Халлу. Опустив стекло, слушаю эти звуки, холодный воздух обвевает лицо, откидывает назад пряди только что подстриженных волос. Волосы пахнут духами; подстриженные ножницами с закругленными концами, они пахнут, как скошенная трава. Короткие волосы крупными завитками покрывают всю голову.

Когда я подъезжаю к дому, пила Гордона издает протяжный визг и замолкает. Он прислоняет к груде напиленных досок ее металлический корпус. Улыбка на его лице, как въездная виза в его владения.

Так сколько же времени все это у нас продолжается? Дни проходят, отмеченные моими встречами с Гордоном. Дни с Гордоном и дни без Гордона. Вторник, Гордона нет. Среда, Гордон обедает у нас. Они с Виктором сидят на разных концах кушетки, как две куклы. Четверг, Гордон со мной в постели. Мы дурачились, боролись шутя. Позавтракали вместе. Занимались любовью. Сегодня пятница, последний день второй недели.

Уже на многое смотрим иначе. Кое-что изменилось.

Гордон выжидает, пока не войдем в дом. Потом целует меня. Встав напротив, изучает мое лицо, как будто я – его отражение в зеркале. Расстегивает четыре верхние пуговицы моей блузки и засовывает руку внутрь. Его пальцы ласкают мою грудь, ключицу, шею. Проводит рукой по волосам. Вздернув голову, хмурится.

– Я их подстригла, – объясняю ему.

Он спускает блузку сначала с одного плеча, потом – с другого. Отступив на шаг, оглядывает меня: живот, грудь, лицо. Как будто перед ним картина.

Из окон дома Гордона океана не видно. Под окнами небольшая лужайка, а за ней тянется лес. Дом полон шума листьев, сучьев и веток и звона сосулек. Мы бредем по узким лесным тропинкам, покрытым опавшей хвоей и снегом. Держимся за руки. Ветви сосен склонились под тяжестью снега. Идем не спеша, медленно переставляя тяжелые, обутые в ботинки ноги. Все вокруг нас заледенело. Тишина и покой.

Теперь я охотно выслушаю его рассказ о жене, о его семье, оставшейся в Бостоне, а, может быть, и о детях. Мне хочется узнать о них, представить себе их лица, даже полюбить их. Ведь я для них не представляю опасности. Какая из меня соперница, если я живу вот так, не имея возможности даже общаться с людьми? Я посвятила себя заботам и уходу за человеком, чья жизнь подчинена нуждам и требованиям его тела, которое уже стало чужим ему самому.

Гордон тоже понимает это. Моя жизнь для него – как открытая книга. Как и лес, она интересна своим однообразием. Моя жизнь с Виктором – зимняя спячка.

Гордон сжимает мою руку. Молча наблюдает за мной. Поминутно бросает на меня искоса взгляды. Он расскажет мне что-нибудь о себе, для меня ценны самые незначительные детали его жизни. Он не нарушит моей зимней спячки. Войдет в мою жизнь, не помешав ее течению. Станет другом Виктора, если это необходимо. И будет принадлежать мне.

Не проронив ни слова, мы договариваемся обо всем.