Умереть молодым

– Мы перебили уйму вещей, – говорит Виктор. Я сжимаю его в объятиях, он убаюкивает меня, нежно прижав к себе. Водит руками по моей спине, как будто ищет что-то.

– Прости, Виктор, прости, – глажу его по животу, в который ударила с такой силой и который так болел сегодня вечером. Покрываю поцелуями мягкую кожу, веснушки, столь памятные мне, плоскую, темную впадинку. Перед глазами с бешеной быстротой проносятся тысячи образов, помню до мельчайших подробностей, как выглядел Виктор раньше, когда мы любили друг друга. Прижимаюсь щекой к его животу. Сжимаю в объятиях его бедра. Жгучая боль, как молния, пронизывает мое тело, я издаю дикий вопль.

– Если останемся здесь, умрем оба, – говорит Виктор.

Усаживаемся рядышком в вестибюле, касаясь друг друга коленями.

– У меня была надежда, что ты все-таки сбежишь с Гордоном, – говорит Виктор.

Он не смотрит на меня, взгляд его сосредоточенно устремлен вдаль, куда мне нет доступа.

– Когда ты догадался?

– Не знаю. Не могу назвать точный день или час. Просто как-то раз мы были у него, я поднял глаза, а ты стояла с ним рядом, – кажется, делала на кухне сэндвичи. И ты посмотрела на него с тем же выражением, с каким раньше смотрела на меня. И я подумал: «Все понятно, они любовники».

На стене, подвешенная на двух крючках, светится неоновая трубка. Она непрерывно мигает и жужжит, как будто в ней насекомое. У меня полная пригоршня мелких монеток, которые я изо всех сил бросаю в трубку, но все время промахиваюсь.

– Ты не сердишься? – спрашиваю я.

– Сержусь? – Виктор с таким удивлением смотрит на меня, будто у меня выросли жабры, и говорит: – Ты понимаешь, Хилз, что я с тобой сделал? После всего что случилось, я люблю тебя, и умираю, и вдребезги разбиваю наши сердца. – Он смотрит в сторону. – Ты хочешь, чтобы я сердился на тебя? О Господи, Хилари, это невозможно!

– Если ты знал о Гордоне, тогда почему молчал?

– Боялся, что ты порвешь с ним, – отвечает Виктор и добавляет тише: – или оставишь меня. Боялся и того, и другого, не знаю, чего больше.

Подбрасываю монетки на ладони: пятицентовики, пенни, четвертаки. Смотрю на них, не понимаю, что это деньги, как будто они часть того мира, который я покинула давным-давно и уже успела забыть о его существовании.

– Тебе нужно лечь в больницу, – говорю я.

– Нет, дитя мое. Никаких больниц.

– Подожди до конца Рождества, Виктор, почему мне нельзя провести с тобой Рождество?

– Лейкемия, – объясняет он. – Поражен спинной мозг.

– Рождественские праздники всего девять дней.

– Мне могут сделать пересадку спинного мозга, но, как правило, это не помогает. И это страшно болезненно, Хилари. – Виктор закрывает глаза. Вздрагивает. – Боли уже начались.

– Я приготовила тебе подарок. Храню его у миссис Беркл. Ничего особенного. Первое издание «За гранью добра и зла». – Вытираю глаза рукавом его рубашки. Переспрашиваю: – Спинной мозг?

– В больнице мне попытаются удалить все клетки спинного мозга, и нормальные, и пораженные лейкемией. Загонят в таз иглу и будут вытягивать спинной мозг, – рассказывает Виктор. Приподняв бровь, искоса бросает на меня взгляд. – Ты купила для меня Ницше?

– Как же ты все это представлял себе? Я вернусь поздно ночью и обнаружу твой труп? Черт бы побрал тебя, Виктор! – В моем голосе появляются скулящие ноты. Слова с трудом пробиваются сквозь стиснутые зубы.

– Чего ты от меня добиваешься? Чтобы я поехал в больницу, где мне будут удалять костный мозг; чтобы меня убил не мой собственный мозг, а тот, что мне пересадят? Что в твоем плане хорошего? Он никуда не годится, – говорит Виктор.

Размахнувшись, бросаю в лампу всю пригоршню монет. Монеты рикошетом отскакивают от стены, осыпается штукатурка. Те, что попали в неоновую трубку, заставляют ее спазматически мигать и жужжать.

– Ты мне оставил записку? – тихо спрашиваю я.

– Не плачь, – просит Виктор, сам заливаясь слезами.

Наступает утро; Виктор помогает мне сложить в машину мои вещи. Он хочет, чтобы я забрала все его книги. От двух до четырех часов утра, когда квартира уже достаточно проветрилась, мы снимали с полок том за томом. Виктор заставил меня написать на первой странице каждой книги свое имя рядом с его, чтобы утвердить меня в праве собственности.

Рассказал мне кое-что о самоубийствах. Как всегда у Виктора, весьма убедительные факты. Рассказал, что чаще всего саморазрушительное поведение проистекает из чувства вины, ассоциируемой с Эдиповым комплексом, хотя, впрочем, к нему это не относится. Рассказал, что в античной Греции у верховных правителей, архонтов, хранился набор ядов, и любой гражданин, явившись в ареопаг, мог получить яд, убедительно объяснив архонтам, почему он хочет умереть. Рассказал и о том, что доктора используют яд чаще, чем остальные самоубийцы, а среди психиатров самоубийц больше, чем среди врачей других специальностей. Газ не сработал, по словам Виктора. Только вызвал сильную рвоту. Но у него достаточный запас транквилизаторов и болеутоляющих. Смертельная смесь. И пройдет не один час, пока обнаружат его тело.