Умереть на рассвете

Истошный лай сменился предсмертным визгом. Жалко собаку, но что поделать.

Как и думали — двери открывались наружу, плечом не выломать. Ухановы принялись вырубать петли. Николаев, внимательно прислушивающийся к шуму изнутри дома, прикрикнул:

— А ну-ка, в стороны!

Братья, усвоившие, что с батькой не спорят, отпрянули. И вовремя — из-за дверей раздался выстрел, просадивший насквозь доски!

— Из винтаря бьют! — уважительно сказал Иван, посмотрев на дыру. — Из обреза, — уточнил он и кивнул парням — рубите дальше!

Когда дверь зашаталась, Тимоха, как велено, ухватил створку, повалил ее, сам падая навзничь, а Муковозов и Генаха, встав с двух сторон сбоку, выпалили из обрезов в черноту, озарив двумя вспышками темные фигуры, сразу сломавшиеся попалам.

Когда Николаев вбежал внутрь, обнаружил, что на мосту, соединяющем жилую часть дома с повитью, лежат двое — мужик и баба. У хозяйки хутора, сжимавшей в руках обрез (ай да баба!), разворочено лицо, мужику с колуном заряд попал в живот… Выстрелы двух обрезов, заряженных крупной дробью — страшное дело! Оба еще живы. Выбив носком сапога оружие, сразу же оказавшееся в цепких ручонках ранее безоружного Тимохи Уханова, Иван обернулся к запыхавшимся братьям:

— Добейте, чтобы не мучились…

Слева от сеней была жилая часть — зимняя и летняя избы, справа чулан. Не услышав, а почувствовав какое-то шевеление, Иван гаркнул:

— Кто там есть? Выходи! Не выйдешь — бомбу кину!

Из чулана вышел мужик с лопатой наперевес. Иван, глядя не в лицо, а на руки, отметил, что тот держит лопату так, словно в руках у него винтовка с примкнутым штыком! Если заточена, такой можно и башку с плеч смахнуть.

— Ну-ко, мил-друг, инструмент поклади да руки вверх подними!

— Иван? Николаев? — изумленно спросил батрак, опуская лопату.

— А ты кто такой? — поинтересовался Иван, слегка ослабив палец на спусковом крючке. Вроде где-то он этого мужика видел? Но где, не мог вспомнить.

— Так я ж Петька Корюкин! Не помнишь? Мы с тобой в восемнадцатом на фронт уходили, Колчака бить. Только ты от ВЧК был, а я от народной милиции.

— А тут чего делаешь?

— Работаю я тут, у Очеленковых. С армии пришел — ни дома, ни коня. В городе работы нет. Хотел в милицию податься либо в исправдом, да Череповец не люблю. Мне бы обратно в Кириллов али в Белозерск. Но там пока мест нет. Вот в батраки подался. Думал, год-другой перебедую, а там видно будет. А сам-то как?

— Сам-то? — хмыкнул Иван, стараясь держать в поле зрения и бывшего сослуживца и замерших братьев Ухановых. — Вишь, после службы в бандиты подался. Со мной пойдешь?

— С тобой? — воззрился на него Корюкин. — В бандиты, что ли? Да ты что, Иван? Мы же с тобой сами с бандитами воевали. Нет, не пойду…

Петька начал поднимать лопату (а может, Ивану это только показалось?), но он вскинул наган быстрее…

Пока бывший сослуживец падал, Николаев рявкнул на братьев:

— Вам чего было сказано? Добить, чтобы не мучились. Ладно, — смягчился он, — во двор вытащите, в сарай сховайте, сами помрут. А этому, как его, — забыл имя Муковозова, — скажите, чтобы хозяйскую лошадь запрягал.

Осмотр избы Иван начал с горницы. Осторожно потянул на себя дверь, замер, развернувшись боком — не ровен час пальнут! Но выстрела не было, и, подождав немного, вошел внутрь.

В узкой — на одно окно и вытянутой, как пенал, летней половине, но с печкой, стояли кровать и сундук. Осмотревшись, насколько позволял свет из маленького окошка, Иван потрогал постель. Вроде теплая. Заглянув вниз, обнаружил, что там прячется толстоморденькая девка, в задравшейся до пупа рубахе. Потащил ее на себя. Истошно вопя, деваха попыталась залезть обратно, но Николаев, перехватывая девчонку, бросил ее на постель лицом вниз и крепко прижал — одной рукой за спину, а другой за крепкую, как репка, задницу!

— Ну-ко, красавица, лежи тихонько, да не ори, — приговаривал Иван, ослабив хватку. Только отпустил руку, как девка попыталась соскользнуть на пол — еле успел поймать!

— Ах ты, засранка! — выругался Николаев, отвешивая ей увесистый шлепок по заднице. Толстушка завыла в голос, а Иван, разохотившись, шлепнул еще раз.

— Баская краля! — раздался с порога восторженный голос. — Дядь Ваня, а с нами поделишься?

В дверях стояли братья Ухановы. Парни, разинув рты, уставились на голую задницу, только что слюну не роняли. Николаев, усмехнувшись (было на что посмотреть-то, было…), одернул на девке подол рубахи, скрыв от чужих глаз пышную прелесть.

— У! — в один голос разочарованно выдохнули братья, а атаман, чтобы не смущать подчиненных, подобрал с пола одеяло, укрыл им девчонку с головой, строго спросил: — Ну, бойцы, разыскали чё-нить?

— Так много чего, — растерянно сглотнул слюну Тимоха, пытаясь прожечь взглядом дырку в одеяле. — Зерно есть, мука разная, сало, мануфактура — сукна целый тюк, ситец, еще чего-то, железа кованого пуда три. Еще табаку мешок, крупы. Сахару одного пять головок!

— Ванька мерина тутошнего запряг, — добавил Генаха. — Спрашивает, не стоит еще жеребца взять?

— Пущай запрягает, — решил Иван. — В трех санях больше увезем. Ну, чего ждем?