Читаем Умереть на рассвете полностью

— Этот нас с тобой ловить должен. Махов Александр, старший инспектор утро. Его в начальники прочат, но он упирается. Шустрый парень, но на одну ногу хромает — бегает плохо. Этот, говорят, липовых дел не шьет. У него все четко — вещцоки, показания. А еще умеет ловить на противоречиях. Примета такая есть — коли Махов дернул ножкой перед кем-то из деловых — брать его будет.

Николаеву показалось, что старший инспектор посмотрел прямо на него, и по-особенному дернул ногой.

— Ладно, давай лучше чайку попьем, — предложил Иван, отводя взгляд в сторону. — Самовар артельный, шанежками пахнет.

— Не, пошли-ка лучше в ресторан. Недавно еще один открылся. Название смешное — Москва! Цыплят там готовят лучше, чем на Казанской. Угощаю!

В Череповце уже была гостиница "Лондон", были рестораны "Париж", "Берлин" и "Петроград", а теперь, стало быть, "Москва" появилась.

В ресторане заказали жареных цыплят с рисом, соленых грибов и графинчик. Верно, вспомнив про злоключения Муковозова, Васька запросил баранину, но ее не было.

— Вот, ресторан "Москва" — столица России, а простой баранины нет, — посетовал Васька.

— Так не сезон, — пояснил Иван. — Овец по осени колют, когда шерсть выросла, шкура на полушубок пойдет или на шапку. Сейчас-то, какой смысл скотину колоть?

— Вот, чё еще у тебя спросить-то хотел — а чего у вас овец не разводят? Тимоха сказал, десять штук у него, чё так мало?

— Вась, как их у нас разводить? Овец выпасать надо, а в наших краях с ноября по март снег лежит, а трава только в конце апреля пойдет. Раньше мая не выгонишь. Это, почитай, полгода в хлеву стоять будут, а сожрут — что твоя корова. Кто побогаче, те держат — шерсть на валенки, шкуры на сапоги. У Муковозова десять овец — это много! А чего тебя на овец-то пробило? Как говорят — лопай, что дают! Вон птицу нашу несут.

Ваське трескал, за ушами пищало, а Ивану не очень понравилось — цыплята пережарены и чересчур наперчены. Зато в ресторане был певец — низенький толстый дядька с неплохим баритоном. Певческие голоса Иван научился распознавать еще в учебной команде, бас от тенора, тенор от баритона отличал. На хрена это было солдатам императорской армии, никто не знал, но разбирались.

Пулковский, выпив пару рюмок, расчувствовался, полез в карман за деньгами и отправился заказывать песню. Певец, малость посомневавшись, посоветовался с метрдотелем, начал выводить:

Там в саду при долине,Громко пел соловей.А я, мальчик, на чужбине,Позабыт от людей.Позабыт-позаброшенС молодых юных лет,А я мальчик-сиротинка,Счастья доли мне нет.

Васька, прикрывший глаза от удовольствия, принялся вполголоса подпевать:

— Вот нашел уголочекДа и тот неродной —В исправдоме за решеткой,За кирпичной стеной.— Привели, посадили,А я думал — шутя.А наутро объявили:— Расстреляют тебя!

Иван не очень любил воровские песни. Ну, до чего ж они любят на жалость давить, а уж себя-то как любят пожалеть — тьфу! Вона, на Пулковского посмотришь — у того уже слеза капает в тарелку, а цыпленок и так пересолен. Но после третьей рюмки сам не заметил, как присоединился к Ваське:

Вот убьют, похоронят,И не будет меня,И никто не узнает,Где могилка моя.На мою на могилку,Знать никто не придет.Только раннею весноюСоловей пропоет.

— Мужики, а вы местные будете? — выдернул их из жалостливой песни чей-то незнакомый голос. Надо сказать — тоже жалостливый.

Иван приподнял голову. Вот только соберешься песни попеть, так какая-нибудь зараза помешает!

Перед их столиком стоял парень лет двадцати пяти купеческого вида — пальто с начесом, папаха, а на ногах не крестьянские валенки, а дорогие бурки.

— Мужики пашенку пашут, — лениво отозвался Васька. — Паскуда, весь кайф обломал. Щас я тебе…

Пулковский сейчас выдал бы что-нибудь "рога пообломаю" или "шнифты выдавлю", а то и заехал бы парню по морде, но под взглядом Ивана осекся. После того случая в Питере, когда его избили люди Косого, развязав небольшую бандитскую войну, Васька стал осторожнее. На сколько его хватит, неизвестно, но пока пил в меру и руки по пьянке не распускал.

— К незнакомым людям, товарищ, нужно обращаться: "Граждане!" — веско сказал Иван. — Вы где, гражданин, такое видели, чтобы мужики по ресторанам ходили?

— Извините, граждане, — стушевался парень и уже повернулся, чтобы уйти, но Иван, подмигнув Ваське (Интересно же, чё этому бобру понадобилось?), окликнул его:

— Чё хотел-то, гражданин хороший? Дело какое?

— Да видел я, что вы на санях к ресторану подъехали, — сообщил парень. — Решил — вот, местные, а я возчиков нанимаю до Рыбинска.

— Мы что, похожи на возчиков? — обиделся Васька.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги