Умереть в Париже. Избранные произведения

Сознание того, что во мне зародилась новая жизнь, продолжение жизни моего мужа, делало меня такой счастливой, какой я ещё не бывала. Где-то я читала, что каждый из супругов строит для другого храм счастья, но, только забеременев, я смогла понять глубокий смысл этих слов. Мне казалось, что моё тело уже не принадлежит мне, а, меняясь с каждым днём, постепенно уподобляется телу мужа. Это удивительное ощущение полнило мою душу ни с чем не сравнимой радостью. Ведь как я ни любила мужа, до сих пор мы всё же оставались отдельными, хоть и связанными друг с другом существами, я никогда не знала, о чём он сейчас думает, и это повергало меня в беспокойство. Теперь же у меня появилось такое чувство, будто я всем своим телом, всем сердцем вобрала в себя мужа, и глубокое умиротворение пустило ростки в моей душе. Мне трудно выразить это словами, но только теперь я почувствовала наконец себя его женой, и необыкновенная радость и удовлетворение полнили всё моё существо. Только теперь мне открылся истинный смысл столь любимых французами притяжательных местоимений "моя", "мой", которые раньше меня скорее раздражали —мояжена,моймуж.

Моё тело менялось, и я втайне надеялась, что мне удастся изменить и свою душу. Но душа — это такая странная вещь. Мне всегда казалось — что может более принадлежать тебе? А получается, что душа — это какое-то живое, отдельное от тебя существо, не желающее подчиняться твоей воле. Может быть, я просто ещё не научилась как следует владеть собой? Я старалась измениться, старалась сократить расстояние, отделявшее мою душу от души Миямуры, но мне это никак не удавалось: во мне, словно сорные травы, разрастались собственные мысли, собственные чувства. Я вдруг поняла, что, когда говорят о предопределении, о карме, имеют в виду именно эти сорные травы души. И только выпалывая эти сорные травы, я могу совершенствоваться и утверждаться в своей любви к мужу. Но сколько я их ни выпалывала, они всё равно прорастали да прорастали, и я стала молиться созданному моим воображением Богу: "Помоги мне вырвать с корнем эти сорные травы, так упорно прорастающие в моём сердце".

(Моя дорогая девочка, твоей глупой матери надо было зачать тебя, чтобы обрести наконец смирение. Какие слова мне найти, чтобы выразить то, что я чувствую? Только узнав, что стану матерью, я по-настоящему полюбила своего мужа, твоего отца. Ведь выйдя за него замуж, я так и осталась спесивой и неотёсанной дочерью Каидзимы, духовно совершенно не подготовленной к браку. Но стоило тебе поселиться в моём теле, как ты начала менять меня.)

В том году по совету профессора Б. я уехала из Парижа, чтобы провести лето в деревне. Все парижане, и бедные и богатые, летом непременно уезжают за город на месяц или два. В прошлом году, когда мы только что приехали в Париж, этот обычай показался мне какой-то причудой роскоши и лености. Ведь парижское лето вовсе не такое жаркое и влажное, особенно по сравнению с Японией, оно настолько легко переносится, что Миямура, к примеру, даже ни разу не надел летнего костюма. Однако, проведя в Париже год, я поняла, что этот выезд за город совершенно необходим. Одного года хватило, чтобы я утратила свойственный мне румянец, его помогали поддерживать только косметические ухищрения, да и вообще стала чувствовать себя плохо. Здоровяк Миямура и тот жаловался на слабость и усталость, поэтому, не будь я беременна, мы бы непременно выехали куда-нибудь на море, а то и съездили в Швейцарию или Германию, во всяком случае так планировал Миямура. Теперь же, озабоченный моим состоянием, он совершенно с ног сбился, подыскивая для меня какое-нибудь местечко за городом, куда не надо было бы долго трястись на поезде. К счастью, у Бернштейна была большая вилла к югу от Парижа, всего в часе езды от города, и он пригласил нас к себе, заявив, что в их загородном доме летом всегда собирается много друзей и они очень весело проводят время. Так вот и получилось, что мы уехали на лето в небольшую захолустную деревушку, раскинувшуюся вдоль тракта, ведущего в Тур. Из Парижа мы выехали второго июля. Вилла стояла под большим холмом на берегу светлой чистой речушки, повсюду цвели белые дикие хризантемы, которые называются здесь "кокелико". Сам холм, поросший липами, был для обитателей виллы чем-то вроде сада. Пройдя по липовой аллее, можно было выйти в деревню, расположенную по другую сторону холма. Деревня состояла из десятка крестьянских домов, разбросанных вокруг церквушки со старинной колокольней, за домами виднелись поля и пастбища. Колосья пшеницы уже налились, а по зелёным пастбищам бродили стада овец и коров.

Мне французская провинция была в диковинку, и в первые дни после приезда я охотно бродила с Миямурой по окрестностям, но не прошло и недели, как всё здесь стало меня раздражать.