Умереть в Париже. Избранные произведения

Спокойно попрощавшись с мамой и возвратившись домой, я вдруг поняла всю серьёзность сказанного ею и в тревоге поспешила к родителям. Ведь если бы мама высказала подобные мысли в храме, это, несомненно, привело бы к скандалу. Оказалось, что мама, вернувшись со службы и даже не позавтракав, пошла в поле пропалывать батат.

— Пожалуйста, не говори больше никому то, что сказала недавно, иначе тебя неправильно поймут. Хорошо? — обратилась я к ней.

— Ладно. Это всё уже в прошлом… В этом году батат уродился, внуки в Токио будут рады…

Мама, словно не замечая моей тревоги, увлечённо заговорила о батате и прочем. До боли ясно понимая её настроение, я также решила про себя, что эпизод с Вашей книгой исчерпан.

Но вскоре был опубликован ещё один Ваш роман с критикой учения Тэнри, и, словно вновь раздутое из тлеющих углей пламя, споры вокруг родителей вспыхнули с удвоенной силой.

Вы представьте себе хорошенько их тогдашнюю ситуацию. На отца с мамой обрушилось и холодное осуждение за грех приобщения детей к науке, и злорадное презрение: как могут они наставлять чужих детей, не сумев наставить на путь истины собственных?! Да другие на их месте не смогли бы долее оставаться в храме и глядеть в глаза прихожанам! Отец с мамой осунулись на глазах и выглядели подавленными.

О, как я тогда возненавидела Вас, называя негодным сыном! Но мама и на этот раз непривычно резко оборвала меня:

— Долг верующего в том, чтобы прежде, чем гневаться на другого, строго посмотреть на себя самого. Он в самом деле не прав, но в том, что он пишет, есть доля истины.

— Но он не должен был самодовольно учинять публичную критику учения! Ведь это похоже на сознательную враждебность!..

Я даже расплакалась от возмущения.

— Критика — его специальность.

Помню, я посмотрела на маму с изумлением.

Я подумала: не оттого ли она защищает Вас, что, потеряв ещё в младенчестве, любит Вас больше, чем остальных детей, хотя никогда и не говорила об этом? Про себя я сердито решила: не желаю более ничего про Вас знать! Но, видя, в какое ужасное положение попали бедные родители и как им одиноко, я испытывала тайную горечь и злилась на Вас.

К счастью, полгода спустя маме разрешили участие в церемонии по изготовлению амулетов, и для родителей наконец-то проглянул луч солнца. Пятно бесчестия с их репутации было полностью снято, и в храме они могли высоко держать голову при встрече с прихожанами. В детстве, при расстройстве желудка или других бедах, Вам наверняка тоже давали амулеты, так вот именно о таких и идёт речь. Для их изготовления избирается самая благочестивая прихожанка, и это высшая честь для верующей, наибольшее моральное поощрение со стороны руководства общины, признание того, что сия избранница достойна, исполнившись Божественного духа, совершить таинство.

Родители радовались этому как незаслуженной милости и со слезами славили Господа. А потом мама одна отправилась в храм. В её отсутствие мы с отцом денно и нощно молились Богу о благополучном исполнении её служения.

Чтобы изготовить амулеты, с помощью которых множество верующих сможет забыть о муках недуга, нужно, наверное, возвыситься до божественной чистоты. Последнее, я была уверена, не составляет труда для мамы, и за это я не беспокоилась. Меня тревожило, сможет ли она благополучно завершить порученную ей великую миссию.

Через месяц она закончила служение и с радостью возвратилась домой.

Мы стали дотошно расспрашивать её, как всё было, но она отвечала только, что это не заслуженная ею Благодать, а от подробного рассказа явно уклонилась.

— В зале служения, похожей на великолепный дворец, я никак не могла обрести Божественной высоты духа… Видно, надо ещё много работать над своей душою в этой лачуге, помогая страждущим… Но поскольку день моего телесного переселения^[95]близок, чтобы вполне очистить свой дух, мне придётся перерождаться ещё раза два-три.

После этих шутливых слов она сразу же отправилась работать в поле.

Надеясь поподробнее расспросить её, что именно она имела в виду, я всё ждала удобного случая, но два месяца спустя без особой болезни мама почила вечным сном. Вес её в час кончины не достигал и девяти канов^[96], словно она всю себя раздала в служении…

Г-н ***,

Дописав письмо до этой строчки, я случайно взглянула на стол Ёсио и увидела там раскрытую посредине книгу. В глаза мне бросилось подчёркнутое красным карандашом место:

"Нынешняя дождливая, тягостная зима будет возмещена прекрасным летом. И муки эти также будут искуплены. И эти действия тоже не были напрасны, и в моих трудах есть некая польза. Во всём, я думаю, обязательно есть какой-то смысл. Человек по сути своей религиозен, однако, когда вера его облекается в отчётливые слова и системы, я уже перестаю понимать её".