Так вот, съехавшиеся сюда люди хоть и мучились с пропитанием, но по крайней мере одно почитали за счастье — возможность каждый день принимать ванны на источниках. Этого всегда ждали с нетерпением, и вдруг в один прекрасный день купанье до полудня было запрещено. Хозяин объяснил свой запрет тем, что накануне вечером в гостинице поселился
Хозяина, пожалуй, можно было понять. Ещё бы! Ведь прежде чем премьер-министром стал Тодзё, этот пост в правительстве неоднократно занимал тот самый маркиз К. Обладатель высокого наследного титула, он пользовался огромным доверием Императора, а народ взирал на него как на надежду Японии. И вот столь важное лицо поселилось в гостинице, о которой (разумеется, незаслуженно) распускают сплетни, будто и убогая она, и матрасы в ней завшивлены! Переполох поднялся такой, как если бы журавль опустился где-нибудь на свалке.
Мы, правда, недоумевали, чего ради маркиз, обладая собственной роскошной виллой в городе К., в четырёх километрах отсюда, тем не менее регулярно, раз в несколько дней, наведывается в эту невзрачную гостиницу, а нам из-за него запрещают купанье.
Впрочем, тайной это долго оставаться не могло. Дело в том, что многие из местных домовладельцев когда-то купили здесь землю, исключительно уступая настойчивости хозяина гостиницы, у которого дела в ту пору шли неважно и он распродавал участки через родню и знакомых. Теперь, в конце войны, эти люди съехались сюда в эвакуацию и, памятуя о прошлом, одолевали хозяина своими многочисленными проблемами, вплоть до еды и топлива. Между тем сам он за это время прилично нажился на своей лесозаготовке на разных спекуляциях и усердно демонстрировал, сколь обременительны для него подобные хлопоты. Недовольные таким отношением, жители домиков при каждом удобном случае высказывали свои претензии. И вот однажды хозяин гостиницы, исполненный самодовольства и тщеславия, раскрыл секрет:
— Времена настали другие, у меня теперь по просьбе маркиза К. живёт здесь его любовница.
И ещё присовокупил, что "коли дошло до того, что люди из магнатов Ивасаки готовы терпеть гостиничную комнатёнку в шесть дзё и еду проще той, чем они прежде своих собак потчевали, то простым-то людям следует довольствоваться уж тем хотя бы, что они живы". Слух о том, что на источниках поселилась любовница маркиза К., разнёсся среди эвакуированных со скоростью гнева.
Самой лучшей комнатой гостиницы завладела высокая молодая красавица в тёмных очках.
Всем сразу стало понятно: это и есть любовница маркиза. Сам он переселился из Токио в город К. на свою виллу и оттуда наезжал к любовнице; тогда источники полностью предоставлялись в его распоряжение, а множество людей лишалось купанья. Это вызвало всеобщее недовольство. Особенно переживали те, кто хлебнул горя, потерял сына или мужа, — эти люди были готовы считать маркиза виновником войны и, принуждённые собственными глазами лицезреть его недостойное поведение, едва сдерживались, чтоб не высказать свой гнев прямо ему в лицо.
Поскольку известно было, что маркиз примечательно высокого роста, некоторые грозились разоблачить его инкогнито, но все эти разговоры велись потихоньку, только между собой. Ведь скажешь громко — того гляди, арестуют, обвинят ни за что в пораженческих настроениях.
Любовница маркиза выходила на прогулки. Иногда она стояла у себя на втором этаже, опершись на перила веранды. Часто с нею вместе появлялся высокий господин, именовавшийся секретарём маркиза, но вокруг сплетничали, не маркиз ли это собственной персоной.
От гостиничных кухарок шли сообщения: "Сегодня у маркиза на завтрак был кофе с гренками", "Любовница обожает шоколад", "На ужин подавали бифштексы"… Ежедневные меню мгновенно становились известны и особенно шумно обсуждались в женской купальне. Мои дочери, как и все остальные, придя с источников, без стеснения пересказывали постыдные подробности: содержанка маркиза сегодня ела то-то и то-то. Детям, которые, как зайцы, набивали себе животы дикой травой, все эти отбивные, шоколад, гренки представлялись, наверное, райским угощением. Поговаривали также, что всем этим чудесным многообразием обеспечивает особо важных жителей особняков города К. сам начальник полицейского управления.
Стоит ли говорить, как негодовал твой однокашник К., каждый день отправлявшийся из моего дома на лесозаготовку! Но и ему не оставалось ничего иного, кроме как схоронить гнев в душе да утирать слёзы. Мысли о друзьях, ежеминутно гибнущих на фронте, заставляли К. стыдиться собственного малодушия, но и у него не было возможности поступить по-иному.