Умерший рай

И даже четыре.

Честное слово, когда я в своей неподражаемой куртке плыл среди гомона обедающих, неся высоко по воздуху четыре подноса фарфоровых кофейных стаканов… В эти минуты я ощущал на себе столько заинтересованных, завистливых, восхищенных и прочих взглядов, сколько, пожалуй, не испытывал за всю жизнь.

То были мои звездные минуты.

Как ни странно, занимаясь этими рискованными упражнениями, я ни разу не уронил ни одного стакана.

Очень скоро снабжение кафетерия было отдано полностью мне.

И причина заключалась не в моей грациозной ловкости, а в быстроте: я один заменял четырех неумелых подавальщиков, медленно таскавших по одному подносу.

Лола из кафетерия

Обслуживание кафетерия было приятным делом.

Он находился в стороне от общей раздачи, там всегда толпился народ. Поэтому буфетчица непрерывно испытывала потребность в чистой посуде.

И в благодарность за вовремя доставленный боезапас подносчик всегда удостаивался чашечки кофе.

А надо сказать, что в те годы даже захудалые ленинградские столовые имели автоматы «эспрессо», а кофейное зерно отличалось высоким качеством.

За годы жизни в Ленинграде я превратился в кофейного наркомана и по возвращении в Уфу испытывал не то чтобы ломку, но тягостное уныние от невозможности удовлетворить одно из привычных желаний.

В кафетерии посменно работали две буфетчицы.

Одну я не помню, зато вторую забыть невозможно.

Не знаю, каким было настоящее имя, но все звали ее на восточный манер Лейлой – или, кажется, Лолой.

Да, точно, Лолой – как узнал я позже, сокращенным вариантом от испанского «Долорес».

Лолой из кафетерия – способной дать по всем своим выпуклостям и вогнутостям сто очков вперед «Лоле из Валенсии» Эдуарда Мане.

Форменный передник едва не лопался на ее груди, обещая нечто потрясающее счастливцу, который сумеет туда пробраться. А в глаза этой Лолы было опасно заглядывать дольше, чем на секунду. Я не могу объяснить, я даже не помню ее лица – но это было именно так.

Глаза Лолы грозили засосать в себя.

Он первой налила мне кофе за принесенный поднос. Я еще не знал порядков и полез за кошельком.

– Да ладно, потом отдашь!

– засмеялась буфетчица.

Потом я уже не стеснялся и всякий раз просил налить «в долг» кофе и даже положить к нему мороженого.

Носил посуду в кафетерий я очень часто. Пожалуй, чаще необходимого, и у Лолы всегда громоздилась целая гора чистых креманок и стаканов. И даже не из-за кофе с мороженым. Меня подспудно влекла к себе эта женщина. Наверное, порочная по своей сути, источавшая флюиды, с которыми не имелось сил бороться. Мне было приятно даже просто видеть на нее издали.

Однажды, взглянув так, что мне сделалось одновременно холодно и жарко, Лола поинтересовалась:

– Все в долг берешь и берешь – а когда отдавать будешь?..

Теперь, умом прожившего жизнь я прекрасно понимаю, что именно она имела в виду под словом «отдавать».

Но тогда мой психологический барьер – подсознание закрепощенного мальчишки, всего несколько дней назад сделавшегося мужчиной – не пропустил внутрь зашифрованного импульса.

И покраснев, я забормотал о деньгах… Повел себя как распоследний дурак. И даже перестал носить посуду в буфет, когда там стояла Лола.

Хотя само пребывание в одном зале с ней электризовало что-то томительное внутри меня.

Возможно, в глубине души я понял все и тогда – но помешала исподволь вселенная кастовость. И сознание собственной исключительности: я, я, Я – выпускник с красным дипломом, аспирант серьезной кафедры, без пяти минут кандидат наук и будущий доцент, и прочая и прочая и прочая…

Такой «я» в принципе не мог принять намеки какой-то буфетчицы…

И лишь прожив двадцать лет я понял, как неправ был в своей необоснованной гордыне.

Женщине и мужчине из разных социальных слоев трудно поддерживать полноценное общение. С этим не спорю и сейчас.

Но ведь невысказанной целью тех отношений стояло лишь желание соединить определенные органы. Что можно сделать вообще без единого слова, даже разговаривая на разных языках!

Тела двух людей способны подарить друг другу в миллион раз больше, нежели их контактирующие сознания.

Но тогда я был безнадежно далек от понимания этой истины.

Простой в сути, но гораздо более сложной для постижения, чем та трижды проклятая математическая физика, по которой я писал диссертацию.

Дороги, которые нами не пройдены

Воспоминание о буфетчице навело на ненужно глубокие мысли.

В разные годы жизни человек испытывает разные убеждения по поводу ее смысла и наполненности.

Что казалось важным двадцать лет назад, сейчас видится не стоящим выеденного яйца. И наоборот. Наверное, это естественно, ведь сама природа сознания переменчива.