Умягчение злых сердец

– Не буду я спрашивать. А обиду на маму постарайся как-то изжить, это очень важно. Понимаешь, мы все в этом смысле одинаковые, все до поры до времени храним в душах обиды на матерей… У кого большие обиды-камни, у кого мелочные обидки, как надоедливый мусор. Я тоже, знаешь, когда маленькая была, на маму обижалась, и еще как! Я ж без отца росла, а у мамы характер суровый был, она тогда следователем в убойном отделе работала. Весь день среди мужиков, к ночи придет домой злая, уставшая, сорвется на меня, накричит. И денег вечно не было, зарплата маленькая…

– Ну, вы сравнили, Кира Владимировна! Одно дело – на работе занята, а другое… Когда на работе занята, это понять можно, пусть кричит. Наоборот, пожалеть надо. А если ничем не занята? Когда мы к Филиппу переехали, мама же целыми днями ничего не делала, красивой жизнью наслаждалась. А потом сама увидела… Филипп ночью из моей комнаты выходил и с ней в дверях столкнулся. Ведь все ясно было как божий день! Я слышала, как она кричала, когда он ее в спальню по коридору тащил… Я тогда с надеждой уснула, что завтра все кончится наконец и мы с мамой уйдем из этого дома… Но ничего не кончилось. Она утром даже к завтраку не вышла. Филипп меня вместо школы в Отрадное увез, к тете Руфине. Я плакала всю дорогу… А потом…

– Да, Таечка, я знаю. Потом тебе сказали, что мама умерла.

– Да, от сердечного приступа. Скажите… А она правда умерла от сердечного приступа?

– Ты уже спрашивала. Да, это правда. Экспертиза показала, что именно так. По крайней мере, не было других оснований, чтобы… Я тогда проводила дознание, но я ж не знала… Я даже предположить не могла… И не удосужилась поговорить с тобой, в чем теперь ужасно раскаиваюсь, как сама понимаешь.

– Да бросьте, Кира Владимировна. Я бы вам все равно ничего не сказала. Никакая сила на свете не могла бы меня заставить вывернуть наизнанку свой стыд. Бросьте.

– Но я бы психолога пригласила.

– И что? Думаете, я бы психологу рассказала? Да я тогда вообще говорить не могла… Когда узнала, что мамы больше нет, сразу изнутри все заморозилось. Тем более Филипп не разрешил мне быть на похоронах и с мамой проститься. Сказал, что это для меня стресс. И что он теперь будет моим опекуном и что я у тети Руфины в Отрадном жить буду, а он будет меня навещать. Только мне уже все равно было. Нет, стыд и страх никуда не делись, но тоже будто заморозились. Я ж поняла, как он будет меня навещать…

Тая опять усмехнулась, глянула Кире в глаза, будто проверяя, какое впечатление производит ее рассказ на собеседницу. И продолжила на той же насмешливой горькой ноте:

– Нет, он часто не приезжал, только на праздники. На Новый год, на майские, на мой день рождения… Всегда с подарками, с улыбками, шутками… Добрый такой дядюшка, опекун и кормилец. А глаза все равно немного испуганные, немного виноватые. Несчастные какие-то изнутри, будто больные. Сажал меня на колени, осторожно так оглаживал, шептал на ухо – девочка моя, любовь моя, жизнь моя… Единственное, что у меня есть… Потом руки становились горячими и дрожащими, и он прижимал меня к себе и начинал стонать, как раненый зверь. Было больно, но я терпела, боялась пошевелиться. Казалось, если пошевелюсь, он сомнет меня, как пластилиновую куклу. Потом вдруг отталкивал от себя, рычал в спину – уходи, уходи в свою комнату…

– А где в это время была тетя? Как ее? – спросила Кира.

– Тетя Руфина? Не знаю… Может, в соседней комнате…

– Она что… Знала?

– Хм… Интересный вопрос, конечно. Я вам больше скажу – мало того, что знала, она относилась к этому вполне благосклонно. Могла, например, пофилософствовать со мной по-свойски, как с подружкой, вроде того: «Счастливая ты, Тайка, не понимаешь пока своего счастья… Всех бы так любили, как тебя Филипп любит! Вырастешь и поймешь, и оценишь. Как в раю жить будешь. Все только мечтают о такой любви, да не все ее получают, а у тебя, у соплюхи, уже готовая есть, и мечтать не надо».

– Вот сволочь! – в сердцах проговорила Кира, стукнув кулаком по столу.

– Тетя Руфина сволочь? – удивленно подняла бровь Тая. – Не, что вы, не сволочь… Просто она устроена так. Вернее, настроена на уважение к деньгам, как музыкальный инструмент. А кто нынче деньгами счастье не меряет, скажите? Считается, если у человека есть деньги, ему все дозволено. Любая подлость, любой каприз.

– Тая, это не так…

– Ой, да бросьте, Кира Владимировна. Вы же взрослая женщина и не воспитательницей в детском саду работаете.

– Лучше бы я работала воспитательницей…