Умирающая планета

Тогда я испытал догадку, пришедшую мне в голову: попробовал почувствовать на своей спине наездника. На моей гладкой спине, которая возвышается над блестящими длинными лапами – на ней что-то есть? Что говорят мне мои ощущения? Я втянул воздух через ротовое отверстие, сглотнул слюну. Во рту две пары клыков лязгнули от резкого движения челюстью. Я попытался пошевелить головой, но не смог. Моё тело качнулось вправо, и я увидел соседнего сихра. Голова могла поворачиваться только вместе с телом. На спине я чувствовал тяжесть, которая немного давила в том месте, где обычно у меня была шея. Едва уловимая разница в температуре спины и ног помогла понять, что на спине у меня что-то тёплое. Я вновь повернул тело вправо, чтобы рассмотреть соседнего сихра.

Он не показался мне огромным и был одного со мной размера. На спине у него лежало тело такаи, живот и плечи которого были прикреплены к сихру чёрными ремнями. Тело заключено в броню из лавы. Ну конечно! Чтобы никто не смог снять наездника точной стрелой. Из головы такаи к голове сихра вели две трубки. Глаза наездника зияли белками без зрачков. Был ли у меня на спине такой же наездник? Я хотел закрыть глаза, чтобы сосредоточиться, но век не было. Может, мне сбросить наездника? Тогда мы сможем разъединиться? Непонятно, что в таком случае станут делать надсмотрщики. Лучше пока не совершать резких действий.

А что, если дать моему настоящему телу какую-то встряску? Потрясти в прямом смысле слова? Я попробовал повторить движение, которое делают намокшие животные, отряхиваясь. Один из ниббов шагнул ко мне. Он сощурил глаза, рассматривая меня и того, кто был наверху. Корабль тряхнуло, лёгкий толчок дал понять, что мы приземлились.

Откинутая дверь глухо ударилась о песок, и мы двинулись в ночь. Впереди я видел дрожащие огни факелов. Мы снова приближались к поселению такаи. Я опять не смогу помешать сихру разрывать их, и это намного хуже, чем просто быть безучастным зрителем: сихр черпает мою волю, мой разум, чтобы нападать на них. Но как же мне вычерпать его самого? Эта связь должна работать в обе стороны, ведь мы – один организм, пока я остаюсь наездником.

Тем утром я был возвращён в привычный ящик с ощущением, которое сводило с ума: собственные руки виделись мне багровыми от крови моих соплеменников. Я сделался их убийцей и потерял право называть их своими.

Но я всё ещё помню Бетти. Я буду её искать.

У меня начался жар. Они снова кололи и снова таскали меня в белую комнату. Там я видел её. Бетти, кругом Бетти. Её образ заполнил белые пятна стен, смотрел на меня с потолка. Он был в лице моего стража, а потом – на дне деревянного ящика. Я звал её потрескавшимися губами, а гудение в моей голове отвечало невнятными фразами утопленника. Голова раскалывалась на части, и сквозь боль я слышал собственный хриплый шёпот: «Бетти. Моя Бетти».

Полученные данные совсем не нравились Хью.

– Я видел, как сихр пытался сбросить номера двадцатого, – доложил ему один из стражей.

Капитан, хоть и неохотно, раскрыл Хью причины, по которым номер двадцать был так важен для миссии: его предки обладали даром шаманов – взаимодействовали с животными на своей планете. Командование полагало, что такая способность даст двадцатому большое преимущество перед остальными наездниками, и он сможет стать вожаком отряда.

Повторные дозы рапилия не устранили остаточные воспоминания номера двадцать. Одно из них было наиболее часто повторяющимся – такайка по имени Бетти. Хью испытывал некоторое уважение к этому парню – он держался за своё воспоминание о ней и, видимо, черпал из него силы сопротивляться действию рапилия. Возможно, потребуется устранить её физически и продемонстрировать это Двадцатому, чтобы перекрыть его положительные эмоции глубоким шоком. Хью вызвал капитана, собираясь сообщить ему свои соображения.

Не знаю, сколько дней или недель прошло, прежде чем мир перестал разваливаться на осколки. Я начал ощущать в ушах удары своего пульса, мог облизывать пересохшие губы. Увидел рядом с собой миску с жижей из отрубей, потянулся к ней и проглотил всё. Кто-то рядом со мной говорил – спокойно, я бы даже сказал, величественно, делая паузы после каждой фразы: «Я умираю. И со мной умирает целая планета. Они убили её. Я умираю».

Голос повторял одни и те же слова, и мне захотелось взглянуть, кто же стал моим собратом по несчастью в этой неудобной деревянной камере. Я поворачивал голову вправо и влево, заглядывал в узкие щели, но никого не видел. Я хотел заговорить с ним, но мог лишь шипеть – жажда раздирала мне горло.

«Я умираю», – продолжал мой невидимый сосед.

«Держись, приятель! Они не получат нас. Не так, как рассчитывают». Если бы только он меня сейчас услышал.

Тот, другой, замолчал на несколько долгих мгновений. А потом сказал то, чего я никак не ожидал.

– Я услышал тебя. Ты назвал меня… приятелем? Кто ты?

Я был уверен, что не произносил свою фразу вслух. Я только подумал, что хотел бы сказать её. Голос продолжал:

– Ты не узнаёшь меня?

Как я должен его узнать? Он – один из такаи, которых я знал?

– Кто такие такаи?