Умирать - в крайнем случае

Обмениваясь подобными супружескими нежностями, мы подходим к стойке паспортного контроля. Полицейский чин бегло перелистывает паспорт Линды и тут же ставит штамп выезда, а мою физиономию изучает очень внимательно. Я уже было решил, что дело швах, но он все же делает отметку о выезде. Вечная мнительность по отношению к бородатым людям! Очевидно, персонал, обслуживающий границу, полностью верит поговорке о бородах и подлецах.

Полет проходит при полном молчании обеих сторон. Линда игнорирует мои указания и не считает нужным задавать вопросы; я тоже игнорирую ее замечание и по-прежнему изображаю глухонемого. Не для того, чтобы ее позлить; просто у меня хватает своих забот. Я уступил ей место у окна и дал возможность наслаждаться видом облачных равнин - чего же еще.

Заботы мои - чисто профессионального характера. В моей профессии связь с Центром имеет жизненно важное значение, такая связь мне обеспечена, но воспользоваться ей я могу только в самом крайнем случае. А при конкретных обстоятельствах моего житья-бытья на Дрейк-стрит воспользоваться связью означало бы обречь ее - и себя - на полный провал. Я все еще нахожусь под наблюдением и не могу действовать по собственному усмотрению. Следовательно, не могу предупредить Центр о своем прибытии.

Значит, надо обдумать, каким образом дать сигнал о своем прибытии, не вызывая подозрений у молодой интересной дамы в сером костюме, скучающей рядом со мной. Единственная моя забота - сигнал. Все остальное можно будет обдумать, проанализировать и решить с людьми из Центра, так что нечего заранее ломать себе голову над разными вопросами. Главное - это сигнал.

Дрейк, конечно, прав в том, что Линде не под силу остановить меня, если я решу улизнуть. Зато у нее полная возможность прилипнуть ко мне, не оставляя меня ни на минуту, полностью застраховав от тоски одиночества. Поэтому я намечаю несколько вариантов подачи сигнала, чтобы установить связь как можно быстрее и безопаснее. Времени у меня мало. Дрейк приказал мне как можно скорее приступать к действиям, я же могу перейти к действиям только с одобрения Центра.

Размышлял я не очень долго, но, наверное, очень напряженно, потому что мной одолела дремота, и я проснулся только тогда, когда стюардесса призвала нас застегнуть ремни и приготовиться к посадке.

На трапе, ведущем к твердой земле, Линда успевает шепнуть мне:

- Если вы и дальше будете вести себя как чурбан, я скажу Дрейку.

Тем самым она кладет начало весьма досадной традиции: в дальнейшем, стоит раздражению одного из нас подняться до определенного градуса, он неизменно угрожает пожаловаться Дрейку. А к такой угрозе не следует относиться легкомысленно.

Мне везет. В окошке паспортного контроля позади пограничника я вижу коллегу по службе. Сначала он не узнает меня в гриме, но пока Линда убирает в сумочку паспорт и разные квитанции, я успеваю бросить на него такой настойчивый и красноречивый взгляд, что он тут же наматывает все на ус.

Мы получаем багаж, берем такси и едем в гостиницу. Конец июля, разгар летнего сезона. По шоссе движется сплошной поток машин. Я полной грудью вдыхаю морской воздух, любуюсь зеленой ширью и думаю о том, как давно я не бывал в этих местах, пусть даже по служебным делам. Такси движется медленно, и я не особенно удивляюсь, когда в вестибюле гостиницы вместо администратора нас встречает тот же самый коллега.

Конечно, я не могу обратиться к нему на родном языке; английским он, кажется, не владеет, но даже если и владеет, что толку: изящная дама в сером костюме обладает тонким слухом. Она не жалуется на зрение, но в отличие от меня, не может прочесть того, что пишет администратор гостиницы на служебной квитанции.

"Сообщили. Ждите" - вот что значится под моим именем в графе "семейное положение". Значит, с семейным положением у меня все в порядке. Центр позаботится о своем блудном сыне.

Нам отводят солнечный номер с балконом и видом на море. Обслуживают в ресторане без проволочек. После обеда мы снова поднимаемся в номер, чтобы передохнуть с дороги.

Кроме двух кроватей, поставленных рядом, в комнате стоит диван цвета голубой лазури; он длиннее половины человеческого роста, лежать на нем можно только свернувшись калачиком. Несмотря на всю очевидность этого, Линда замечает:

- Мне кажется, вам будет удобнее на диване.

- Раз на нем так удобно, устраивайтесь там сами, - равнодушно говорю я, снимая рубашку, чтобы сменить ее на пижаму.

- Но у вас все-таки не хватит наглости лечь на мою кровать, - повысив тон, возмущается моя супруга.

- Конечно, нет. Я собираюсь спать в своей кровати, не нарушая демаркационной линии.

- В таком случае я их раздвину.

- Раздвигайте на здоровье. Хотя Дрейку вряд ли понравится такое расконспирирование в первый же день. В гостиницах все сразу становится известно прислуге.

- Но поймите, я не привыкла спать рядом с чужим человеком, - не унимается Линда.

- Я тоже, но вынужден мириться. Кроме того, могу вас успокоить: вы меня совершенно не интересуете, и чем скорее вам это станет ясно, тем лучше.