Умножение скорби

Малышев приехал вечером тридцать первого, Новый год тихо встречал дома, с родителями. На следующий день он зашел поздравить нас с праздником, и, увидев его осунувшееся, измученное лицо, я устыдилась своей радости. Где-то в глубине моей души жалость к Олегу вступила в короткую и яростную схватку с ревностью к Киске, и жалость победила. Преодолев природную застенчивость, я проявляла чудеса гостеприимства, но Малышев, казалось, не замечал ничего – ни елки под самый потолок, ни праздничного торта, ни нового платья, сшитого мною собственными руками из бархатной скатерти, ни моих блестящих распущенных волос. Пока мы с папой готовили чай, Олег и мама говорили о чем-то вполголоса, сидя на диване под елкой. Потом Малышев выпил чай и стал прощаться. Я пошла закрыть за ним дверь и так и осталась стоять в холодной прихожей, слушая, как затихает звук скрипящего под его ногами снега, пока не почувствовала на своем плече теплую руку отца: «Подожди, дочь, должно пройти время…». И я стала ждать.

Весной Малышев с отличием защитил диплом и уехал на стажировку. Я окончила первый курс без особых проблем, да и вообще, моя студенческая жизнь не была перегружена событиями. Все мы, студенты-вечерники, были знакомы друг с другом еще со школьных времен, так что круг общения почти не изменился, однако изменились отношения внутри него. Девочек было меньше – вуз-то технический, может быть, поэтому, а, может быть, я действительно стала привлекать мужское внимание, но только вокруг моей персоны все время, как теперь говорят, «тусовались» мальчишки. Поначалу отсутствие у меня постоянной привязанности давало надежду каждому из них, но очень скоро каждый понимал, что дальше приятельских отношений дело не пойдет. Однако из тех, кого это устраивало, собралась неплохая компания. А тут еще после очередной инвентаризации в институте списали рассохшийся фанерный стол для пинг-понга, и мне удалось уговорить отца забрать его в наш двор. Кто-то из ребят раздобыл сетку и шарики, кто-то принес ракетки, и у нас получился свой «теннисный клуб».

Почти каждый вечер после работы, если позволяла погода, мы играли до темноты, а летние вечера длинные. В результате к середине лета я уже играла очень и очень прилично (все-таки дело происходило в моем дворе), а поскольку игра шла навылет, то проводила у стола достаточно много времени. И я решила, что пора обзавестись теннисной формой. В те времена покупка теннисных туфель была проблемой, так что пришлось обойтись белыми полукедами, которые я надевала «на босу ногу», а вся остальная экипировка стала плодом моей «дизайнерской» фантазии. К этому времени я уже овладела искусством кройки и шитья в такой степени, что никто не мог больше контролировать длину моих юбок и ширину моих брюк. Поэтому из белой полотняной юбки, которую мама не носила из-за масляного пятна на подоле, я лихо выкроила шорты, а из подаренной кем-то из друзей отцу тельняшки вырезала себе майку. После стирки, оказавшейся чересчур тщательной, оба изделия изрядно подсели, так что выходить в этом наряде за пределы двора я не рисковала, но играть было удобно, да и ноги загорали по всей длине, что меня устраивало.

Надо сказать, что моя спортивная форма еще больше сплотила членов нашего «клуба», даже в выходные дни мы стали делить свободное время между купанием и настольным теннисом. В один из таких дней по дороге с пляжа мальчишки купили трехлитровую банку «жигулевского» и полкило снетков, так что проигравший мог рассчитывать на утешительный приз в виде стакана пива со скромной закуской. Возможно, именно благодаря этому обстоятельству партию за партией выигрывала я.

Разгоряченная, с румянцем во всю щеку и потемневшей от пота челкой, я готовилась расправиться с очередным соперником последней подачей, когда за моей спиной скрипнула тяжелая калитка. Рука моя дрогнула, шарик упал под стол, я нагнулась за ним (это упражнение наша учительница физкультуры называла «наклон вперед, не сгибать колени, достать ладонями пола»), а когда выпрямилась и оглянулась, то увидела … Олега. В темно-синих джинсах, кипельно белой футболке, подчеркивавшей его иностранный загар, и какой-то дурацкой соломенной шляпе на затылке Олег стоял, смотрел на меня и улыбался во весь рот: «Ну, здравствуй, … Детка!» «Наконец-то, закоротило!» – с запоздалым раскаянием подумав о своих шортах и заливаясь краской смущения, со злостью подумала я. Совсем не так я представляла нашу встречу после долгой разлуки! Однако сомневаться в реакции Малышева не приходилось, хотя, конечно, «девушке из хорошей семьи» в те времена и в голову не должны были приходить такие мысли. Но не зря же я дружила с дочерью врача…