К концу XIX века почти половина выпускников американских колледжей шли в «преподавание, государственное управление и бизнес»[312]. В результате ни в одной другой стране мира не сформировалось столь мощного профессионального преподавания и анализа государственного управления, как в США. Историк политической науки Бернард Крик уверен, что единственный защитный механизм демократии – это применение научных методов к управлению обществом.
Гражданство было не статусом или умонастроением, а академической дисциплиной, которую преподавали и по которой сертифицировали. Вудро Вильсон довел идею до логического завершения, выступая за обучение собственно государственному управлению, а не только политической теории или юриспруденции. Его статья в журнале
Но эти преимущества имели свою цену. Хотя в академическом мире одна интеллектуальная мода сменяет другую, подготовка профессиональных социологов, юристов и управленцев переживает некоторый застой. Учебная программа сегодняшнего студента-первокурсника в Юридической школе Гарварда почти не изменилась с лэнгделловской эпохи: гражданское процессуальное право, криминальное право, контрактное право, право собственности и правонарушения. Методики обучения остались неизменными.
Современные социальные науки предлагают практически тот же набор кафедр и дисциплин, что и 100 лет назад: социология, экономика, антропология, психология и политология[316]. Университеты так и не стали центром развития политических инноваций. Сегодня это любимый инструмент, с помощью которого общество создает, аккредитует и воспроизводит элитный класс «важных чиновников»[317].
Ограничение инновационной деятельности – не единственная цена профессионализации управления. История управления – это история того, что политический антрополог Джеймс Скотт назвал «социальной внятностью»
Как объясняет Скотт в книге «Благими намерениями государства»[318], авторитетном и исчерпывающем обзоре провалов авторитарных государств, пытавшихся воплотить в жизнь грандиозные концепции упорядочивания общества, управление нуждается в приемах, которые позволяли бы ему понимать гигантские и очень сложно устроенные социальные и экономические системы. Умение классифицировать, количественно оценивать и прогнозировать – стержневое в деле создания профессиональной государственной службы и укрепления национального государства.
Чтобы понять, кем он управляет, и получить представление о ситуации на местах, правящий центр пользуется такими инструментами, как измерения, картирование
В качестве примера Скотт рассказывает, как лесничий в Германии XIX века классифицировал и считал деревья, чтобы вычислить их коммерческую, но не ландшафтную и не ботаническую ценность. Из-за отсутствия полной картины для всесторонней оценки он решил краткосрочную задачу расчета налога на производство древесины, но поставил под угрозу долгосрочную – успешное управление лесными ресурсами. Опыт показывает, что для долгосрочного успеха людям, принимающим решения, необходимо исчерпывающее, но гибкое понимание реальных условий на местах. Это дает Скотту основания сетовать на ограниченность бюрократической логики.
Как писал политический теоретик социалист Гарольд Ласки в начале ХХ века, любая политическая система, в которой главную роль играют эксперты, подвержена «порокам бюрократии», так как профессионалы преследуют «собственные интересы без учета общественных потребностей»[319]. Профессионализм такого рода, стремящийся упрощать, чтобы считать и мерить, – возвращаясь к примеру с немецким лесничим, – позволил максимизировать доходы от древесины, но не учитывал сложности – и, соответственно, многообразия ценностей векового леса. Скотт отмечает: