Принялся тогда Трифон опять орла проклинать.
«Дурака учить — что мертвого лечить, — приговаривал он, — черт дернул меня послушаться орла; не мог, что ли, я взять денег, волов и овец и воротиться домой богатым? По крайней мере, не был бы сейчас так голоден. Эй ты, бусина, дай мне поесть!» С этими словами бросил он ее на землю, но там, где она упала, раскинулся стол с разными яствами и винами, с музыкантами и со всякими забавами, и чего только там не было! Стал тут мой Трифон есть да пить, петь да веселиться, будто король какой-нибудь. «А хороша все-таки эта бусина, — думает. — Храни господь орла, что научил меня ее выпросить!»
Потом убрал стол и дальше двинулся. Посреди одной деревни пришла ему охота снова попировать, чтобы люди посмотрели, как по-барски он живет. Потешился он вволю и позабыл про все свои огорчения. А вокруг него собралось множество людей, и все дивились, до чего он богато живет.
Многие уже ходили за такой же бусиной, но никто не сумел добраться до змеиного царя; а если кто и дошел, то сложил голову, а бусины все равно не добыл.
Пока Трифон так славно веселился, пришел человек с заржавленной саблей и говорит ему:
— Эй, братец, давай меняться, я дам тебе саблю, а ты мне бусину.
— Да какой прок от твоей сабли? — спрашивает Трифон.
— От сабли прок большой, потому что эта сабля сама убивает кого прикажешь.
— Неужто? Тогда давай меняться.
Но едва лишь сабля оказалась у Трифона в руках, приказал он ей убить человека, выманившего у него бусину. И сабля тотчас же снесла ему голову, а Трифон взял свою бусину обратно.
Была у него теперь и бусина и сабля.
Идет он дальше, а навстречу ему другой человек — на плече большая палка, а в руках маленькая.
— Добрый день, братец, — говорит прохожий.
— Доброго здоровья, братец, — отвечает Трифон. — Куда это ты идешь с двумя палками?
— Ищу человека с бусиной, может быть, мы обменяемся: он мне даст бусину, а я ему — палки.
— А какой прок от твоих палок? — спрашивает Трифон.
— Э, братец, прок от них большой: если только ты прикажешь побить кого — град так не помнет кукурузу, как эти палки его бока; а уж эта маленькая — чудо как хороша, чтоб жену ласкать.
— Коли такое дело, — говорит Трифон, — давай меняться: я тот человек с бусиной.
И они обменялись. Но, получив палки, отдал он приказ сабле, и она тут же снесла тому человеку голову, а Трифон взял назад бусину.
Теперь у него была бусина, сабля и две палки, и он двинулся дальше. Шел он недолго, и повстречался ему другой человек; на голове у человека была старая шляпа, а за спиной рваные мешки…
— Добрый день, братец!
— Здравствуй, братец!
— Куда это ты идешь с этими рваными мешками и в драной шляпе?
— Я ищу человека с бусиной, хочу с ним поменяться.
— Да что за прок от этих вещей?
— Ну, прок от них большой: если перед кем снимешь эту шляпу, тот превратится в каменную глыбу; а как бросишь мешки, из них выйдет войска видимо-невидимо, и вооружено то войско до зубов.
— Коли так — давай меняться: я и есть человек с бусиной.
И они тут же обменялись.
Но как только получил Трифон и это сокровище, приказал он сабле снести тому человеку голову, потом взял бусину и снова двинулся в путь.
Шел он, однако, недолго, и повстречался ему еще человек с огромным-преогромным кнутом на плече.
— Добрый день, братец!
— Доброго здоровья, братец!
— Куда это ты идешь с таким огромным кнутом?
— Иду навстречу человеку с бусиной, думаю, может, обменяюсь с ним.
— Я человек с бусиной, да на что годится твой кнут?
— Кнут этот оживляет любого мертвеца — и людей и скотину.
— Коли так — давай меняться: вот бусина и давай мне кнут.
Они обменялись. Но едва получил Трифон кнут, тут же приказал он сабле снести голову тому человеку и взял назад бусину.
Вот подходит он к своему дому, а за спиной у него все эти сокровища.
Жена, как мужа завидела, вышла навстречу и ну его ругать, и ну его бранить:
— Ах ты, проклятый, видно, ты совсем рехнулся, коли носишь на голову такую рвань вместо шляпы, а за плечами мешки, как нищий; да саблю-то такую откуда ты взял? Видать, дернул тебя черт стать солдатом.
Не иначе как спятил. Где воз, где волы? Ах ты, бездельник, негодник, бродяга, пьяница!
А он притворился, что ничего не видит и не слышит, вошел в дом, сел за стол и сказал бусине: «Дай-ка мне поесть!» — и тут же стол покрылся всякого рода едой и питьем, а музыка заиграла, будто у самого черта на свадьбе. Он ел и веселился, а жена, увидев такое, не могла удержаться — принялась снова за свое:
— Ах ты, пьяница, дурак несчастный, подлец, отдал волов за еду да за питье, и еще музыкантов в дом привел.
Честила она его, честила да как набросится на него — ударить хотела. Но Трифон сказал:
— Ты, жена, не теряй головы, теперь у меня есть на тебя управа; бойся меня, а не то наплачешься; лучше садись-ка и ты есть, пить и веселиться, да благодари бога, что есть чем поживиться.
Ну, а жена, как трещотка, не унимается: «Оборванец, негодник, болван!» — чего только она не говорила. Вышел тут Трифон из терпения — а он в таких случаях большим озорником становился — и говорит палке, той, что поменьше: