Иногда складывалось впечатление, что черный ворон знал про меня значительно больше, чем я сама. И значительно больше, чем он должен был знать.
– Мартелла, постой, ты куда? – как нельзя вовремя окликнул меня Эйвин, когда я уже почти прошмыгнула прочь из комнаты. – А Хмуря объяснил, как сделать тебя вновь человеком? Эй, пернатый!..
Хмуря не торопился ни улетать прочь, ни бросать мне вслед свои шуточки.
– О, я объяснил, уж ты не переживай, – все же каркнул фамильяр в ответ. Затем сделал несколько шагов вглубь комнаты и вдруг прямо на ходу начал обращаться в человека.
В лунном свете, льющемся из окна, с него начали падать перья, но на этот раз прямо в воздухе они перевоплощались в какие-то тонкие покровы, которые в итоге обратились одеждой. Через пару мгновений ко мне подошел уже полностью одетый красивый колдун с длинными черными волосами, безупречно спадающими по плечам. Словно и не он последние двое суток провел со мной в дороге, глотая мух!
Ну что за несправедливость!
И вот этот нехороший человек опустился рядом со мной на колени, уперев в них локти, и, хитро взглянув на меня, маленькую черную ворону, спросил:
– Ничего не хочешь сказать мне, Мартелла Довилье?..
У меня весь воздух застрял в горле. Я смотрела на него в ответ, не в силах произнести ни слова, и меня отчетливо так потряхивало. Даже кончик хвоста дергался.
Сейчас, когда я была настолько меньше черного колдуна, все вокруг, как он сам, смотрелось несколько иначе. Всю идеальность Антрацитового принца словно увеличили и бросили мне в лицо, заставляя захлебываться собственным дыханием. Заставляя тонуть в глазах, которые стали еще огромнее, вздрагивать от насмешки на красиво изогнутых губах.
Все это было чересчур для маленького вороньего сердца.
– Не хочу, – буркнула я, развернулась и пошла прочь. Устало, но не сломленно.
Еще не хватало признаваться ему в любви у всех на виду! Пусть найдет себе другую влюбленную пташку, а эта пташка пойдет в ванную и будет отмачивать перья в… раковине.
Так я и сделала, и меня даже никто не остановил. Только Эйвин тихо пошел следом, в итоге и набрав для меня целый тазик теплой воды с мылом. Почему-то он даже не думал спросить, что произошло между мной и Дрейгоном. Он только молчал и грустно смотрел на то, как я пытаюсь не утонуть в тазу.
– Хочешь, я пойду и натравлю на него Шалю? – в какой-то момент спросил он, но я только покачала головой, и подмастерью ничего не оставалось, как просто оставить меня одну, на что я и рассчитывала.
Я положила голову на ребро тазика, что было, между прочим, ужасно неудобно, и посмотрела в потолок. Ванная у нас в доме тоже выросла. Теперь тут было большое панорамное окно, ведущее в лес, и сейчас из него сквозь красивые голубоватые шторы в помещение лился свет. Остальное освещение появилось как-то само собой: потолок зажегся огнями, словно был усыпан тысячами золотых звезд. Видимо, это была придумка моей бабки – мелкие волшебные кристаллы, зажигающиеся по какой-то одной им ведомой причине. Но меня устраивало! Учитывая, что обычно для поддержания подобной магии использовалась сила настоящих инициированных магов.
Я молча смотрела на эти звезды и не знала, как поступить. Последняя шутка Дрейгона казалась мне особенно жестокой. Впрочем, если это месть за мои собственные шалости, то… возможно, все не так плохо, как могло быть.
Но как теперь поступить? Подойти и сказать ему: «Хей-хей, Дрей-Дрей, я в тебя влюблена до беспамятства, ночей не сплю!»
А потом на его глазах еще и превратиться из вороны в обнаженную ведьму?
По-моему, большее унижение сложно себе вообразить. Особенно учитывая, что я и себе-то с трудом признаюсь во всем, что уже давно бурлит, выплескиваясь в котелке сердца.
Прошло не меньше часа, прежде чем запах мух, кажется, отмылся от моих перьев и клюва, а я настолько успокоилась, что почти заснула. Пора было вставать и перебираться к себе в комнату, устало волоча за спиной мокрые крылья.
В этот момент я глубоко вздохнула и прошептала в воздухе ванной комнаты, попытавшись сказать признание вслух хотя бы самой себе:
– Чтобы тебя Шаля заклевала до икоты, Дрейгон… Но я люблю тебя настолько, что хочется плакать…
И в тот же миг распласталась по полу ванной, раскинув руки в стороны и застряв в тазу пятой точкой.
Дрейгон не солгал. Заклятье ворона снималось правдой.
Вот только эту правду мне вовсе не нужно было говорить ему в лицо.