Умом и молотком

…В тихом Боровом, сосновом и березовом оазисе среди приишимских степей, в Боровом с его светлыми озерами и причудливой формы гранитными взгорьями главный корпус санатория и дачи-коттеджи были предоставлены пожилым академикам, их семьям и семьям комсостава Красной Армии. Здесь жили Гамалея, Вернадский, Берг. И Владимира Леонтьевича Комарова, и Владимира Афанасьевича Обручева Каныш Имантаевич от имени правительства Казахстана не раз приглашал поселиться в этом благословенном уголке. Но обязанности и президента Академии и академика-секретаря Геолого-географического отделения требовали их присутствия в Свердловске и от гостеприимного предложения воспользоваться благами казахстанской природы вынуждали отказаться. Побывать в Казахстане на кратком отдыхе — другое дело!

…Владимира Леонтьевича встретили в столице Казахстана весной 1943 года. Случилось так, что той же весною Канышу Имантаевичу сделали операцию аппендицита, и он поселился подправить свое здоровье в одном из домов отдыха в предгорьях Алатау. Комнаты Комарова и Сатпаева оказались рядом.

Сатпаев шутил: «Не было счастья, да несчастье помогло».

В пору цветения яблонь, у самой кромки пояса тяньшаньских елей Каныш Имантаевич сблизился с обаятельным Владимиром Леонтьевичем, первым ботаником страны и одним из выдающихся руководителей Академии.

Сатпаев и раньше знал Комарова. Ему глубоко импонировало то обстоятельство, что с начала тридцатых годов по настоянию президента ряды Академии пополнялись представителями технических дисциплин. Исключительно важная роль принадлежала Владимиру Леонтьевичу в создании баз и филиалов Академии наук на местах. Такая периферийная база была основана в 1932 году и в Казахстане. Спустя несколько лет она преобразовалась в филиал, а теперь все чаще высказывалась мысль о преобразовании филиала в Академию наук республики.

Они прогуливались тенистыми дорожками сада, звучавшего птичьим гомоном и мягким журчаньем арыков. Невысокий старик с аккуратно подстриженной седой эспаньолкой и еще очень моложавый, а с точки зрения Комарова, просто молодой казахский ученый, разговаривающий о всех делах уверенно, но с необыкновенным тактом.

Иногда они совершали прогулки в соседнее ущелье, заросшее дикими яблонями и урюком.

Каныш Имантаевич знакомил Владимира Леонтьевича с казахскими названиями трав и кустарников, рассказывал, как используются растения в народной медицине.

— Вы геолог, и, конечно, геологу надо знать ботанику, но вашим познаниям я просто удивляюсь, — заметил Комаров.

— Нет, Владимир Леонтьевич, вы преувеличиваете. Я в этой области сущий дилетант. А вот вашими работами в области геологии я, действительно, восхищаюсь.

Беседы президента Академии и руководителя Казахского филиала были дружескими, лишенными всякой официальности. Как-то они гуляли в предвечерний час, когда в небе, слабо расцвеченном последними красками заката, робко зажигаются звезды.

— Шолпан, красавица Шолпан, — указал Каныш Имантаевич на Венеру, — однако я тут не совсем точен. Утренняя или вечерняя Венера, по народной астрономии, разные звезды. Шолпан появляется только перед утренней зарей. Пастушеская звезда. Зовет подымать отары.

В горах, как всегда, небо темнело рано и быстро, с каждой минутой звезды становились ярче и крупнее.

— Фесенков пленился здешним небом. Вы, наверное, помните, он приехал сюда в 1941 году наблюдать солнечное затмение. А потом и остался, — возвращаться ему и сотрудникам в Москву было уже нецелесообразно. Он предложил создать Институт астрономии и физики при Казахском филиале. Мы, конечно, ухватились за эту идею, и в октябре по нашему докладу в Совнаркоме подписали постановление о создании такого института, — рассказывал Сатпаев.

— Небо здесь в предгорьях, действительно, чудесно, — ответил Комаров. — Даже завидую астрономам.

Дорожка чуть светлела среди невидимой травы, под темными деревьями, под яркими звездами….

…Порою к ним присоединялся академик Иван Иванович Мещанинов, крупнейший филолог-языковед.

Хотя Иван Иванович немного окреп после Ленинградской блокады, знавшие его прежде находили, что он очень изменился, осунулся, постарел.

— Послушайте, — как-то рассказывал Иван Иванович, — вчера я провел вечер у Мухтара Омархановича Ауэзова. Писатель он великолепный, но речь сейчас не об этом. Мухтар Омарханович меня поразил своей эрудицией, знанием литературы Востока, богатырского эпоса народов Средней Азии. Я уже не говорю о том, как прекрасно он знает казахскую поэзию и фольклор…

Каныш Имантаевич воспользовался паузой:

— Мухтара я знаю с юности, с наших семипалатинских лет. Мы почти ровесники, он старше меня на два года. Мухтар сейчас очень много работает. Не сомневаюсь, роман «Абай» станет заметнейшим явлением в литературе. Верю в исключительный талант Мухтара.

— И я в этом нисколько не сомневаюсь… Мы ведь тоже с ним немного земляки. По Ленинграду. У него, уверяю вас, чувствуется ленинградская школа. А заговорил я о Мухтаре Омархановиче потому, что вижу в нем академика будущей Академии наук Казахстана. Не правда ли, Каныш Имантаевич?