Умом Россию не понять. Рассказы

– Нет, что ты, я ведь неверующий, – смеясь, ответил супруг, потом задумался на минуту и, снова рассмеявшись, добавил: – Пока что.

– Ген, а если я снова забеременею?

– Вернусь домой и буду искать работу здесь, вместе будем растить ребенка, – ответил супруг, став сразу серьезным.

Неожиданная мысль о возможном ребенке захватила его, и всю обратную дорогу в монастырь он только и думал о нем. «Рождение нового человека – это как обновление всей нашей жизни. Новая волна любви захватит нас в свой круговорот!» – подумал Геннадий.

Попутчики с интересом и удивлением разглядывали молодого мужчину, смотревшего в окно автобуса и глупо улыбающегося чему-то, что знал только он.

Вернувшись в мастерскую, он сразу же принялся писать, и жизнь быстро вновь вошла в привычное русло.

Однажды он задремал за работой. Снилось ему бесконечное поле цветов. Неожиданно над горизонтом во всю ширь, которую только взгляд может охватить, появились глаза. Это не были глаза человека. Их взгляд охватывал любовью весь мир и всех живущих сейчас и когда-либо раньше живших на Земле. Это был взгляд бесконечной любви – взгляд Бога. Очнувшись от дремы, Геннадий почувствовал, что в душе его происходят большие перемены и он уже становится другим человеком. Об этом событии он рассказал только Феофану. Тот улыбнулся и ничего не ответил, но ходил весь день в приподнятом настроении, шутил и хвалил всех своих учеников.

Феофан радовался успехам своего любимого ученика, и не без его помощи нет-нет да стали поступать заказы для Геннадия от монастырей и церквей. За год его ученик стал настолько известен, что выбирал, какие заказы в первую очередь выполнять, а какие и подождать могут.

Прошло уже два года, как Геннадий оказался в монастыре. Заказов у него было много, и, выполняя правила, установленные для иконописцев, когда они, получив благословение пишут икону: посты, молитвы, воздержание… домой стал ездить реже, но писал письма семье чуть ли не каждый день. Вера все больше захватывала его душу: в нем боролись любовь к Богу и любовь к жене и детям. Весь образ жизни в монастыре вел к тому, чтобы вытеснить родных из его души. Феофан тоже стал замечать эту борьбу в душе ученика. Он видел, что душа Геннадия тянется к Богу и в то же время любовь к семье осталась самым сильным чувством в его душе, и тот никогда не уйдет из семьи.

Еще через полгода, боясь, что такое состояние его любимого ученика приведет к психическому расстройству или к религиозному фанатизму, Феофан неожиданно заявил Геннадию:

– Съездишь в дальний монастырь, договоришься о росписи алтаря и об иконе Богородицы и домой поедешь. Работать здесь, в мастерской, ты больше не будешь – дома работай. Сейчас в миру разрешили предприятия регистрировать, вот и будешь работать в собственной официальной мастерской. Комната, сам говорил, у тебя большая; после предварительных работ выезжай к заказчику в монастырь или церковь согласовывать вопросы, если таковые накопились. Если посоветоваться надо – заезжай ко мне, поговорим. Извини ты меня, старика, но большему я тебя научить ничему не могу, и так, все с тобой изучили, да и сам ты работал как подневольный эти два с половиной года. Теперь учись работать самостоятельно и жить продолжай по-христиански, а то там, в мирской жизни, соблазнов много. Спросят меня об иконописце – тебя рекомендовать буду. Только ты поступай по-христиански: монастыри и церкви, сколько смогут, сами заплатят – много их еще бедных, а восстановление их ой как разворачивается, большая потребность в иконах и в росписях ощущается. Можешь работать с частным лицом-посредником, а уж тот пусть, где надо, обо всем договаривается: так прибыльней будет, да и хлопот меньше, но незаконно это. Нужна будет рекомендация приезжай – дам. Решать тебе – выбирай свой жизненный путь. Верю, у тебя все получится, и я еще не раз услышу о тебе и порадуюсь твоим работам. И помни о глазах у святых на иконах, не забывай мои слова.

Домой Геннадий решил не сообщать, что совсем возвращается: пусть будет сюрприз. Накануне он и сам решил уехать из монастыря, но разговор с Феофаном избавил иконописца от трудных объяснений с учителем, почему он решил покинуть монастырь. Слово сказано не было – инициатива была мастера.

Дописав иконы (частенько работал и ночами), на что ушло еще недели три, Геннадий уехал из монастыря. Домой летел как на крыльях. Шутка ли, полгода дома не был, а три недели и писем не писал: заработался, выполняя сложный заказ. Поднимаясь на свой этаж, заранее достал ключи от квартиры. Вышел из лифта, глядит, а у его квартиры дверь входная новая: металлическая, с покрытием, видно, что дорогая, не то, что было раньше – простая деревянная дверь, которая служила еще с момента постройки дома. Сел на ступеньку лестницы и стал ждать своих. Как всегда, все пришли вместе часа через два. Дети бросились обнимать и целовать отца. Зина коротко сказала: «Привет», – и стала открывать входную дверь, не глядя на мужа.

– Пап, а ты теперь всегда будешь ходить с бородой и усами? – спросила Вика.