Умом Россию не понять. Рассказы

– В советское время – инженером. Ну, а как та страна исчезла, кем только не приходилось: даже пробовал, как и почти все бывшие, что с высшим образованием, заняться мелким бизнесом. Но не мое это оказалось – ты уж не обижайся, Николай, жадности в характере не было, а без нее – какой уж там бизнес. Работал, на жизнь семье хватало. Да и что сказать? – Работы я не боялся. Все равно жизнь трудная была… Может, потому, и семья распалась. Но дети-то, двое, они как были, так и остались. Переехал жить к маме и работал дальше. Так ли иначе, а боль и обида притупились, ушли куда-то вглубь, в сердце – жить бы и жить…

– И больше не женился? Так с матерью и жил? – спросил Николай.

– Ну почему же? Была женщина, несколько лет прожили, не расписываясь, в гражданском браке; двое детей у нее осталось от первого мужа – помер он. Да ты видел ее, в прошлую субботу приходила ко мне. Только больше не придет: сказал я ей, чтобы не приходила. Ей детей растить надо, а тут еще я – инвалид: рука-то правая не работает – какой из меня кормилец? Решил, что лучше сразу точку поставить, чем потом себя и ее мучить: она и так на двух работах уборщицей тянет.

– Крутой ты мужик, Федор Емельянович, а… правильный! – задумчиво, как бы про себя, произнес Николай и добавил:

– Оклемаешься – ко мне пойдешь работать. Рука если заработает, то водилой будешь работать, а нет – машины мыть, документацию вести; придумаю, что делать будешь!

– Вот за это спасибо, от работы не откажусь.

– А там, глядишь, жизнь-то, и наладится, Емельяныч, а? – весело сказал Николай.

Всю ночь я не спал, думал, что с этим Сергеем делать. Вспоминал то субботнее июньское утро – будь оно проклято.

В выходной, в субботу, решил я тогда в свой поселок съездить. Вышел из дома рано, еще пяти часов не было; за полчаса до электрички вышел, а идти было всего-то минут семь: не любил суетиться и опаздывать. Прошел двор, через арку к наземному переходу подошел, а сам задумался о чем-то и, по сторонам не посмотрев, пошел дорогу переходить. Вдруг ударило меня что-то сильно справа. Только и запомнил лицо парня с ужасом и удивлением в глазах, смотрящее через лобовое стекло машины. Взгляды наши встретились… а потом темно.

Очнулся на каталке – везли меня в операционную. Позже узнал, что подобрали, лежащего на дороге: кто-то «скорую» вызвал. Правая сторона тела – сплошной синяк или, как там говорят, гематома, два ребра сломано, сотрясение мозга. И все бы ничего – заживет! А только правая рука сильно раздроблена была: на части поломана.

Первыми же мыслями на операционном столе были: «А работать-то как?.. А жить?.. А дети?..» Предложили вколоть снотворное – отказался. Подумал: «А вдруг руку отрежут, пока спать буду?» Инструменты были все знакомые, слесарные: дрель, отвертки, пассатижи, клещи… Только – блестящее все. А уж когда хирург сказал: «Соберем руку твою, Федор Емельянович, пластинами да шурупами соберем», – успокоился.

Гипс от шеи да пояса и рука торчком, согнутая перед грудью. Кто бы из врачей не приходил в палату осмотр делать, первое, что я слышал: «Пальцами правой руки, – та, что в гипсе, – пошевелите». А они не шевелятся, и вся кисть не шевелится!

Через две недели вторая операция – все равно кисть правая не шевелится, а главное – не чувствую я ее, совсем не чувствую, как будто и нет ее вовсе.

Сергей, как и договорились, пришел на следующий день. Подошел к моей койке и молчит.

– Так, Сергей, слушай, что я решил. В показаниях напишу, что выпил водки с утра, на электричку опаздывал, выскочил из арки во дворе и прямо наискосок побежал через дорогу – напрямик, а не по «зебре».

– А алкоголь в крови? У тебя же, Емельяныч, анализы крови взяли, как в больницу привезли! – напомнил Николай.

– Так он и есть в крови: я ведь вечером, накануне-то, в пятницу, принял. А уж сколько его – это дело другое: алкоголь ведь на всех по-разному действует, да и выскочил я на дорогу неожиданно, из подворотни!

Николай еще немного подумал и уверенно сказал:

– Да, Емельяныч, похоже, отворотил ты беду от парня.

И, обращаясь к Сергею, сказал:

– Только ты, Серега, держись в своих показаниях твердо: мол, неожиданно он выскочил и под колеса, видел ты его, а затормозить уже не успел.

Вижу, что Сергей все сразу понял и без Николаевых слов, и сквозь слезу, заикаясь, выдавил из себя с трудом:

– Спасибо, отец, век не забуду.

– Вот и правильно – помни, чтобы впредь с тобой такого не случилось. И вот что: ты ко мне не приходи больше, чтобы не подумали чего.

Через день в больницу пришла следователь – Раиса Леонидовна. Записала показания и с удивлением спросила:

– Значит, пожалели Сергея?

Много чего я ночью надумал сказать ей: выговориться хотелось, но только и произнес:

– Православный я, хоть и некрещеный! И не Господь Бог я, чтобы судьбы человеческие решать!

Расписался в протоколе, как сумел, левой рукой. Следователь презрительно громко захлопнула папку и, не сказав больше ни слова, ушла.

На второй месяц вера в излечение у меня пропадать стала – стал я каждый день тренироваться писать левой рукой.