Умом Россию не понять. Рассказы

– Ты, Федор Емельянович, в отпуске следующим летом в своем поселке в каком месяце будешь? Вот и подброшу тебе Любу на месяц, в каникулы – хоть сам куда съезжу, отдохну. Она хозяйственная, все умеет, а продуктов я подброшу…

Тут мой попутчик Фёдор Емельянович прервал рассказ, вскочил:

– Ох и разговорился я.

Подъезжали к полустанку, на котором ему выходить. Он засуетился, надел рюкзак, взял сумки – уж совсем было собрался бежать к тамбуру, как я его спросил:

– А как сейчас, один живете?

– Зачем один? Вон Серега Любочку на лето, на каникулы привез, – и помахал в окно.

На перроне стоял высокий парень и держал девочку лет двенадцати за руку – оба улыбались и махали в наше окно.

– Так это?.. – начал я.

– Да-да, тот самый Сергей! – с улыбкой ответил Федор.

Давно уже разлетелись у Федора Емельяновича дети по стране, и свои – кто в Перми, кто в Крыму; и не свои – Сергей теперь не шоферит – начальник колонны у Николая. А Любочка в Москве – институт закончила, да и работу нашла там же, в столице. В письме сообщила, что Николай замуж зовет.

«Вот жизнь закручивает, и судьба дорожки перепутывает – летят года!» – думал Федор.

Зима в этот год вроде как играла с жителями поселка: выпадет снег в один день, завалит дорожки на участках, главную улицу, ведущую сквозь поселок, со всеми ее проездами и проулками, да и перестанет снег падать. Но стоит расчистить завалы, как опять снег пойдет, да сильней прежнего, и снова покроет все своим мягким, пушистым и красивым ковром, да поболее прежнего – что махал лопатой накануне, а что и нет – все заново разгребать. Народ радуется этакой красоте необыкновенной, а про себя ворчит, не злобясь, на погоду.

За несколько дней до Крещения, да и еще день после, снег повалил уж всерьез, без перерывов, да такой, что и о лопатах позабыли: без толку разгребать снег, когда он валит и валит, да так, что и соседних домов не видно. Сразу за снегопадами ударили морозы – настоящие, крещенские, и наступила такая тишина, что аж в голове звенело. Забудь не то что о лопате, но и о том, чтобы из дома выйти. В эти снежные, а затем и морозные дни маленький районный поселок, и так-то тихий, совсем как обезлюдел; мглистая изморозь сковала воздух. Лай собак теперь если и слышался, то откуда-то издалека – вроде как из соседнего поселка. Не видать, чтобы кто-то вез на санках воду с колодца или дрова на прицепах машин.

Только вьющаяся тропинка чьих-то следов по засыпанной снегом главной поселковой дороге, петляя, уходила куда-то вдаль к околице, да и следы вели только в одну сторону. Вроде как шел человек по земле, прошел сквозь поселок и ушел дальше по своим далеким-далеким делам, неся через весь мир веру, надежду, любовь, не давая каждому думать, что он один на этом свете. Казалось, сама земля вместе со всеми, кто на ней живет, очищалась от грехов в делах и в мыслях, накопившихся за год.

«Жизнь прожить – не поле перейти», – вспоминал поговорку Федор в такие дни, и представлялся ему Мир, как огромное зимнее поле, где каждому суждено перейти его своей дорогой, оставляя свой единственный и неповторимый след. Следы всех людей уходили вдаль, сходились, расходились, пересекались с другими следами, но, возникнув раз, никогда не кончались.

Федор любил в крещенские дни, одевшись потеплее и натянув на толстые шерстяные носки редкие теперь валенки, дойти до околицы поселка, где был маленький прудик, спящий под толстым слоем льда. Шел по следам того, кто проложил эту дорожку. «Видать, нужда была большая у человека – в такой-то мороз!» – думал Федор. Шел, вдыхал морозный колючий воздух и не мог надышаться этой радостью обновления себя и всего вокруг – всего Мира, что иначе, как с большой буквы да с уважением, не произнесешь и не напишешь.

Полвека прошло, а помнил Федор, как углубили место для пруда на пути безымянного ручья, вдруг появившегося вдоль дороги, ведущей через лес к поселку от трассы, и берущего начало где-то в болотах ближайших лесов. Помнил он, как мальчишкой ходил с поселковыми ребятами на поиски его истока и как, поплутав по болотам, возвращались они ни с чем. Да и названия в то время у ручья не было. Ниже по течению на картах был обозначен исток реки Захаровки. Так и получилось, что до поселкового пруда местные жители дали ручью свое название – Раменка, а после прудика ручей вытекал уже как речка, имея название официальное, как на карте, – Захаровка. На пути реки Захаровки сельскохозяйственная испытательная база вырыла большой котлован, и туда, на большой пруд, иногда ходил Федор. Но сейчас следов туда не было, а тропить по глубокому снегу он не решился; следы, что привели его сюда, петляя, уходили в заснеженное поле, насколько глаз хватало.

После деревни Захарово речка впадала в реку Большую Вяземку, а далее туда же впадала и Малая Вяземка. И, уже с названием Вяземка, воды впадали в Москву-реку… – вот так и в жизни: все связано друг с другом и все связывает и переплетает судьбы людей, живущих здесь, на этой земле.