Умом Россию не понять. Рассказы

Спохватившись с спросонья: «А где икона-то, икона-то где?» – он поднял голову и долго всматривался в дальний угол избы. Света от печи было мало, и в темноте охотник так ничего и не разглядел. Подумал: «Завтра посмотрю. Здесь она. Где же ей еще быть?» и наконец-то уснул.

Проснулся от холода. Темно. Дрова прогорели, и осталась только горстка углей. Тимофей подложил в печку дрова и поджег щепку, подошел к дальнему углу избы и облегченно вздохнул: икона висела на своем месте. Никогда он не крестился так истово, как сейчас, и не смотрел с такой надеждой в глаза святому. Затем он опять заткнул окно одеялом и… тишина. «Может, ушел? Или в засаде?» Тимофей слышал, что шатуны долго могут сидеть, карауля добычу. «А что ему остается? Ведь вот она еда, рядом, ни за что не уйдет!» Он подошел к двери и подергал ее. Тут же раздался медвежий рев, страшный и в тоже время обреченный. Медведь стал отчаянно драть когтями дверь снаружи. «Значит, все-таки в засаде, не ушел!»

Несколько дней была метель, и Тимофей не затыкал окно. Снег наметало в угол избы, таежник собирал его в ведро, топил на печке и наполнял водой все, что для этого было пригодно: котелки, корыто, чайник… Он уже давно успокоился, поскольку знал, что раньше или позже, но тот волк, следы которого были на тропе, приведет всю стаю, и тогда медведю несдобровать. «А волки? Волки, насытившись, вряд ли будут сидеть в засаде около зимовья, – думал охотник. – Уйдут, скорее всего. Посмотрим. Надо ждать». И он ждал – терпеливо ждал.

Как он ни экономил еду, она закончилась два дня назад. Голод он притуплял куревом, запас которого хранился под полом и уцелел после медвежьего погрома. Тимофей не стал разбивать стол, нары и пол на дрова, а срубал топором бревна стен: они были настолько толстые, что их хватило бы и на ползимы. Большую часть времени он лежал, думая о жене и своей жизни; иногда смотрел на икону и благодарил святого Трифона, думая: «Жив пока и то хорошо». Жизнь его не то чтобы наладилась, но вошла в какое-то русло.

Все произошло на рассвете. Вдруг раздался страшный волчий вой, голодный и беспощадный. Тимофей вскочил с нар и сел. «Волки!» – сообразил он. Тут же он услышал медвежий вопль – да, именно вопль: отчаянный, но злой в своей решимости биться насмерть. Медведь понимал всю безнадежность своего положения, но предупреждал врагов, что им будет дорого стоить его жизнь. И началось. Вой, лай, рев, плач, визг… – все смешалось и все это раздавалось то с одной стороны избы, то с другой. Похоже, звери клубком кружились вокруг охотника. Тимофей, прижав к груди икону метался по избе, стараясь держаться подальше от этой кровавой вакханалии, губы его что-то постоянно шептали, широко раскрытые глаза излучали безумие. Наконец все вокруг него закрутилось, стало расплываться и… исчезло.

Когда он очнулся, было тихо и светло, одеяла в окне не было. «Наверное, валяется под окном» – подумал он безразлично. Он долго лежал на полу у раскрытой двери и смотрел на большие падающие снежинки. Наконец встал и, ничего не помня, без страха шагнул через порог, оглянулся вокруг. Везде была кровь, бурая, зловещая – кровь на белом снегу. Увидев разодранную тушу медведя, вдруг все вспомнил; мышцы на спине свело судорогой. И тут Тимофей встретился взглядом с безжизненными глазами зверя. В них он не увидел злобы, а только бесконечную тоску и обреченность. Неожиданно ему вспомнилась поездка в детстве с отцом в зоопарк. Он тогда расплакался и, видя недоуменный взгляд отца, с трудом, всхлипывая и заикаясь, выговорил: «Зверей жалко – они всю жизнь в клетке проживут!»

Охотник молча стоял у зимовья и смотрел на тайгу, на покрытую льдом речку, сойку, севшую рядом с ним на ветку дерева. Снегопад усилился и вскоре прикрыл все следы происшедшего. Наступило белое холодное безмолвие. Начинался новый день, и все опять возвращалось на круги своя: потеплело, туман клочьями медленно полз вверх по сопкам.

Тимофей сел на порог избы, закурил, вспомнил жену и подумал: «И все-таки Жизнь!»

Через час он уже шагал по таежной тропе, ставить капканы на соболя…

Начало. Притча

Гавриил смотрел сверху на приближающиеся тучи, и, как всегда, перед тем как на Землю проливался дождь, он испытывал необъяснимую грусть. «Вроде все правильно, но что-то не так?» – думал Архангел.

Он молча наблюдал, как Адам, сидя на камне, облизывая иссохшие губы, пытался вытащить колючку, впившуюся в его ступню. Одинокая слеза сорвалась с щеки Гавриила и упала на иссохшую землю. С этой капли начался дождь – первый за долгое время, еще слабый, моросящий, но уже радующий душу человека, живущего там, внизу, и вселяющий веру в то, что вскоре приближающиеся черные облака прольются ливнем и вновь оживят землю. Звери и птицы тоже замерли в ожидании. Полуувядшие листья на деревьях слегка затрепетали. «Вот и на этот раз смерть отступила», – подумал Адам.