Умом Россию не понять. Рассказы

Мысли о шатуне постоянно вертелись в голове: «Лето в этом году урожайное, – думал он. – И грибов, и ягод было навалом, а главное, шишка кедровая уродилась: даже удалось мне хорошо подзаработать на ее заготовке в бригаде одной из иркутских артелей. Значит, медведи вполне могли успеть набрать жира, чтобы улечься на спячку в берлогах. И в поселке не говорили о каком-нибудь подраненном или поднятом из берлоги медведе, а уж здесь бы об этом знали. Кому еще знать-то, коль ближайший охотничий поселок километрах в трехстах отсюда». Появление шатуна для местных жителей было не в диковинку, но не торопились они от него избавляться. Пока медведь не начнет крутиться вокруг поселка или пока не утащит чью-нибудь корову или еще какую скотину, мужики с места не сдвинутся: как говорится, пока гром не грянет… Ну а уж коли такое случится, всем селом с ружьями выходят на вора. «Практичные, однако, эти коренные народы Сибири. Зря силы тратить не будут».

Ему вспомнилось, как по молодости, оказавшись в этих местах и шагая как-то по таежной тропе на охоту, повстречал он двух местных на лошадях, возвращающихся в поселок. Те только вышли из небольшой березовой рощицы, за которой метрах в ста тропа пересекала горную речку, небольшую обычно, но вздувающуюся и бурлящую, представляющую серьезное препятствие для пешего скитальца, если в горах прошли дожди.

Поздоровавшись, Тимофей спросил:

– Бревно через реку лежит, не смыло его?

– Лежало, – ответил тот, что постарше.

– Как «лежало»? Вы ведь только что там проходили.

– Лежало! – опять ответили ему.

Несколько раз Тимофей задавал один и тот же вопрос, пока не понял, что никогда местные не скажут: «лежит», хоть и проходили они там только что. Ведь за то время, что охотники шли от речки, могло произойти многое: медведь побаловал, беглые, переправившись, скинули бревно, чтобы задержать преследователей, сель сошел… да мало ли что могло произойти за три-то минуты! «Мудрый народ», – подумал тогда Тимофей и крепко запомнил науку.

Мысли его снова вернулись к медведю: «Получается, что шатун этот не смог набрать жира за лето из-за болезни кишечной, это чаще всего и является причиной появления шатунов. Хотя какая разница, по какой причине они шатаются по тайге? Все они от крайнего голода страшно злющие и несутся напрямик сломя голову ко всему, что движется и можно съесть, в том числе и на человека бросаются. Ну да Бог не выдаст…»

Тимофей спустился с перевала до границы леса, и вновь тропа запетляла меж деревьями. Здесь начинался кедровый лес, который ближе к зимовью снова сменился на лиственничный. Тропу пересек свежий медвежий след, неуверенный, петляющий даже на ровном месте. «Оголодал совсем, шатает его, – отметил про себя охотник. – Ох и злющий наверняка!» Следы попадались все чаще, и наконец на подходе к избе все было вытоптано медвежьими лапами. Опытный взгляд таежника заметил и следы одинокого волка. «Один идет по следу! А где же стая?» – подумал Тимофей. Он знал, что нет в тайге врагов у медведя, кроме стаи волков. А волки сейчас, в голодное-то время, еще злее, чем летом, и ничто не спасет медведя, если они ему встретятся.

Завидев свое зимовье, Тимофей сразу же ускорил шаг до бега, не отрывая взгляда от распахнутой двери избы.

«А ведь я подпер дверь бревном, когда уходил отсюда, – на бегу думал таежник. – Да, видать, шатун случайно сбил его, мечась вокруг избы. Иначе никак медведи не сообразят, что дверь надо на себя тянуть. Все только бестолково толкают ее внутрь. Что же, повезло мне!»

Тимофею оставалось пробежать всего-то метров десять, когда слева из-за огромной лиственницы вышел медведь – вышел и остановился как вкопанный. Остолбенел и Тимофей. Шатун не встал на задние лапы, как это делают обычно его сородичи, угрожая врагу, чтобы прогнать того, или перед нападением на жертву – он стоял неподвижно и глядел на охотника. Взгляд его был до того голодный, что впору было бы его пожалеть, если бы не та бесконечная злоба, которую он излучал, казалось, обвиняя во всех своих бедах забредшего сюда человека. За те две-три секунды, что они смотрели друг другу в глаза, Тимофей осознал: пощады не будет, и вспомнил зону, где такие взгляды были обычным делом, буднями той – другой его жизни, о которой, как считал он, и память давно стерлась. «Ан, нет!»

Таежник вдруг понял: тот, кто побежит сейчас первым, тот и выиграет у судьбы саму жизнь. И он понесся сломя голову, неотрывно глядя на распахнутую дверь зимовья. Тем не менее краем глаза он видел, как медведь тоже сорвался с места.

Только и успел Тимофей вскочить в зимовье и захлопнуть за собой дверь, как страшные удары снаружи стали содрогать всю избу. Наконец, очнувшись, промысловик накинул крюк, который, конечно же, мог уберечь его разве что от нежданного человека и никак не от хозяина тайги, схватил топор, стоявший рядом у стенки, сунул топорище в ручку двери. И только после этого схватился за плечо и понял, что ружье осталось валяться где-то снаружи.