Умопомрачение

Семья Ругова так бы и осталась жить в Приштине, если бы не Ерта. Она перестала чувствовать себя в безопасности от слова «совсем». Ей было страшно за маленького сына, за мужа, за себя. Не сразу, но она пришла к твёрдой уверенности, что надо уезжать, и как можно скорее. И не куда-нибудь, а в столицу. Мерджим начал хоть и слабо, но протестовать: он понимал, какое сильное влияние оказали беспорядки в крае на его супругу, но бросить работу вот так запросто?

Жена и сын, конечно же, были важнее всего, и он быстро сдался.

Семья переехала в Белград. Через родственников Ерта смогла договориться о рабочем месте для своего мужа в одной из белградских больниц, с поиском жилья им тоже помогли, найдя квартиру недалеко от будущей работы Мерджима.

Глава третья

Сегодня, 5 июля 1982 года, Ерта снова осталась одна с Рилиндом дома, а муж ушел на работу. Мерджим по приезду в Белград сразу же устроился в одну из больниц столицы, самой же Ерте пока не удалось устроится на работу: оказалось, что не так-то просто устроить их двухлетнего сына в ясельную группу детского сада, а нанять няню было слишком дорого. Бабушек и дедушек не было рядом, чтобы посидеть с ребёнком, они все остались в Приштине и наотрез отказывались переезжать. Место в детском саду было обещано с сентября, оставалось только ждать.

Включив телевизор, Ерта готовила завтрак сыну. Показывали Ионна Павла II во всём его великолепии. «Живут, как короли, а должны были отказаться от всего мирского, тем более роскоши», — презрительно подумала Ерта, слушая, как журналисты с придыханием говорят о делах Павла II. Конечно же, никто из них не сообщал, что Папа Римский ещё в прошлом месяце требовал отделения Хорватии и Словении от Югославии, считая их католическими территориями, что ведя переписку с президентом США Рональдом Рейганом, Иоанн заключил с ним «Священный» союз, заручившись финансовой и другой поддержкой для вычленения католических территорий в государствах Восточного блока, сея там для этого смуту и подкупая партийных деятелей. Никто не рассказывал по телевидению или радио, что, поддерживая националистические и сепаратистские стремления Словении и Хорватии, Папа Римский лично принял у себя одного из хорватских политических деятелей, на которого возлагалась особая надежда, и высказал тому слова поддержки в его стремлениях устроить в будущем распад государства. Если бы об этом знали, то мировая история получила бы иное развитие.

Покормив ребёнка, молодая мать привела его и себя в порядок, оделась и вывела Рилинда на улицу. Стояло тёплое летнее утро. На Ерте было лёгкое платье, немногим чуть выше колен. У неё были красивые ноги, и она знала это. Мужу было грех её ревновать. Когда она одевала короткие платья, то делала она это либо для него, либо для себя, ей в такой одежде было не так жарко. Сегодня был как раз такой случай.

Когда она проходила мимо группы мужчин в рабочей одежде, стоявших недалеко от открытого люка в земле, один из них поздоровался. Ерта решила, что это коммунальные работники. Она кивнула в ответ.

Брось заигрывать с замужними женщинами и лезь вниз! — услышала Ерта слова другого мужчины.

Улыбнувшись своим мыслям, она покрепче сжала руку маленького Рилинда и пошла с ним прочь со двора. Хорошая погода располагала к прогулке подальше от дома.

Рилинд шел рядом с матерью и во все глаза смотрел на мир вокруг себя. Увидев что-то особенно для него необычное, он переводил глаза на мать, чтобы убедиться, что ему ничего не угрожает, и получал в ответ её улыбку. Значит, можно быть спокойным. Удивление окружающему миру и широко распахнутые, жадно вбирающие в себя всё глаза, временами буквально светящиеся от восторга, вызывали умиление у Ерты, которая и предположить себе не могла, что её ребёнку открыто гораздо больше, чем ей. Её сын, как и любой другой ребёнок его возраста, изучал мир вокруг себя, удивлялся, пугался, осмысливал, но тем не менее Рилинд был необычным ребёнком. Для него улицы были наполнены обычными людьми и людьми, такими же светящимися, как его отец. Их было мало, эти люди заставляли трепетать его маленькое сердечко. Со временем Рилинд стал не просто смотреть вокруг себя, но высматривать таких людей. Они его интересовали больше всего на свете. Когда мальчик их замечал, восхищение вспыхивало на его личике, он переводил взгляд на родителей, думая, что они тоже это видят. Разве могло быть иначе?

Рилинд любил рисовать. Со временем его рисунки перестали походить на каракули, и на них уже можно было что-то угадать. Например, людей с большими головами без шеи и палками-конечностями. Первое время родители Рилинда удивлялись его рисункам, где он изображал людей, неумело раскрашенных жёлтым карандашом.

Рилинд, — спрашивали они сына, — почему эти люди жёлтые?

Сетятся, — отвечал маленький Рилинд, не выговаривая ещё правильно слова.

Светятся? — улыбались родители. — Как солнышко?

Да! — радостно отвечал он, хотя свечение не очень походило на солнечное, но у малыша ещё не было богатого словарного запаса для более точного описания, увиденного им.