Умри, а держись! Штрафбат на Курской дуге

Они преодолели волоком всего метра три, а Гвоздев уже выбился из сил. Ему казалось, что насквозь пропотели не только гимнастерка и шинель, но и вещевой мешок, груженный гранатами и бутылками. Ложкин уже не кричал криком, а лишь тихо поскуливал, вконец обессиленный.

Весь рукав, выше и ниже раны пропитался багровой мокротой, а повязка, наложенная Демьяном, стала темно-красной от крови. Тем не менее почти в бессознательном состоянии Ложкин пытался двигать и отталкиваться левым локтем и волочащимися по земле ногами, помочь тащившему его товарищу. Ссохшиеся губы Ложкина беззвучно зашевелились.

– Что?! Громче! Не слышу ни черта!.. – прокричал в ответ Демьян и с запоздалым удивлением осознал, что и собственный голос он едва распознает.

Гвоздев не сразу догадался, что перестал слышать стоны товарища из-за того, что совершенно оглох от стрельбы обоих штурмовых орудий, зажавших его голову в звуковые тиски.

Вторая самоходка, приблизившись еще метров на двадцать, теперь находилась левее. Сноп огня вырвался из короткого, снабженного дульным тормозом ствола, словно ударив звуковой дубиной наотмашь по ушным раковинам и барабанным перепонкам. Гвоздев зажмурился и замер, пытаясь совладать с гулким звоном, рассыпавшимся в ставшей вдруг соломенно-хрупкой голове.

«Что ж… И то дело… – подумал, стиснув зубы, Демьян. – Значит, прет носорожка своим маршрутом, без явного намерения во что бы то ни стало намотать на свои гусеничные траки его с Ложкиным кишки».

XL

Сил не осталось. Протянув отяжелевшее тело Ложкина, Демьян замер, жадно, словно мехами, втягивая всей грудью холодный воздух, отравленный прогорклой, вонючей смесью дыма и гари. Только тут, глянув на самоходку, он увидел, что весь ее правый борт объят пламенем. Его языки, вместе с обрывками черной копоти, вырывались из-под высокого экрана, прикрывавшего гусеницы. Значит, попал. Попал!

Скорее всего горючая смесь, вспыхнув от попадания пули Гвоздева, залила катки и траки и растеклась по всей площади гусениц, когда самоходка двинулась с места. Вряд ли огонь на одном из гусеничных траков мог причинить какие-нибудь неудобства экипажу вражеского штурмового орудия.

Но продвинувшись еще несколько метров вперед, махина вдруг резко остановилась, клюнув при этом своим длинным стволом чуть не до земли. Пулемет умолк, и самоходка, взревев двигателями в облаке черного дыма, стала пятиться назад. Скорее всего экипаж, учуяв, что машина горит, запаниковал и принял решение отступать.

Тут же подняли головы штрафники. Из наспех отрытых ячеек вслед отступающей самоходке полетели пули, выпущенные из винтовок и автоматов.

– Эй!.. Живой?! – чья-то рука вместе с окликом дернула Гвоздева.

Прямо в лицо ему заглядывал и тормошил за рукав до неузнаваемости измазанный грязью и дымной сажей Зарайский.

– Видал?! Погнали гада!.. – радостно крикнул он Демьяну в ухо и тут же, без всякой паузы продолжил: – А вы тут какого хрена разлеглись?! Приказ командира отойти на прежние позиции, для отражения контратаки… Вишь, как прут!..

Только сейчас Демьян увидел, что над линией вражеских позиций, вдоль опушки возникли фигурки мышиного цвета. Замызганно-стертые, они поначалу почти сливались с землей, а потом вдруг четко проступили на фоне дальней щеточки стволов деревьев. Как подосиновики, повыскакивавшие после дождя на тропинке, где час назад еще и намека на них не было.

XLI

Вторая самоходка остановилась метрах в ста пятидесяти от бойцов, словно ожидая, когда к ней приблизится медлительная напарница, отползающая назад с охваченной огнем гусеницей. «Штука» вновь содрогнулась, произведя очередной выстрел, и, с громом пройдя почти над головами Гвоздева и его товарищей, снова ушла куда-то в глубь леса, разорвавшись далеко за линией обороны, которую занимал третий взвод штрафников.

Ложкина, впавшего от боли в беспамятство, повернули для удобства транспортировки на спину и поволокли обратно, в сторону глинистого бугорка, где Демьян обустраивал свою огневую позицию. Зарайский тянул за левый рукав, ухватив его в жменю возле плеча раненого, а Гвоздев волок, держа за шиворот, то и дело проверяя, чтобы Ложкина по пути не придушило воротником шинели или гимнастерки.

Возле бугорка их уж поджидала ротный санинструктор Стеша. Она с ходу осмотрела предплечье раненого и, покачав головой, сердито крикнула:

– Кто ж так перевязывает?!

Демьян настолько не ожидал увидеть девушку в обустроенной собственными руками ячейке, что даже растерялся, не зная, что ответить. Не дождавшись ответа, она обмакнула марлей испарину пота со лба лежащего на спине Ложкина, потом приподняла его голову и дала напиться из приготовленной фляги. Ложкин пил долго и жадно, прямо оживая на глазах от воды.

И все санинструктор Степанида делала ловко, и хотя руки ее были выпачканы в земле, но марля, которую они держали, была белее снега, а запястья и кисти ее были нежные и тонкие. И Гвоздеву, мельком наблюдавшему за ее спорыми движениями, вдруг до смерти захотелось лежать сейчас вместо Ложкина, упираясь затылком в ее круглые коленки.

XLII