Умри, Денис, или Неугодный собеседник императрицы

То есть не Фонвизин вздумал копировать императрицу: прототипы Простаковой взяли на себя этот труд, подражая ей в самовластности.

Второе: неминуемость недовольства.

«И сие столь справедливо, что нередко правилом приемлется, что противоречие власти начальника есть оскорбление верховной власти».

Не в императрицу метил создатель Простаковой, но, куда бы ни метил, угодил в нее. Вернее, и в нее, в нее тоже, в нее помимо прочих, потому что стрела его, прежде чем настичь эту невольную, неизбежную и опасную цель, пронизала толщу российской жизни, задела толпу частных тиранов.

Будь иначе, целься Фонвизин именно в императрицу, норови он уколоть ее и только ее, можно было бы счесть его отменным смельчаком, но далеко не тем писателем, каким он стал и остался. Смысл «Недоросля» неизмеримо выше злорадного попадания в личность, пусть сколь угодно дурную и вышестоящую, и оттого картина, в комедии нарисованная, так крупна и горька, что не может быть исправлена мгновенным вмешательством улучшающей кисти, двумя-тремя мазками. Правда, в финале Митрофана отправляют в службу; имение Простаковой попадает в опеку к добронравному Правдину, посланному добронравным наместником; Скотинину грозят тем же. Однако я думаю, не по авторской забывчивости через несколько лет в журнале «Друг честных людей» персонажи комедии явятся такими, словно ничего с ними и не произошло, словно приезд Правдина для них тяжкий, но мимолетный сон.

И если «Письмо Тараса Скотинина к родной его сестре госпоже Простаковой» будет начато фразою драматической: «Матушка сестрица! я по отпуске сего письма жив, но в превеликом горе», то это прозвучит едва ли не насмешкой над теми, кто подумает, будто со Скотининым может случиться нечто всерьез бедственное:

«Лучшая моя пестрая свинья, которую из почтения к покойной нашей родительнице (ты знаешь, что я всегда был сын почтительный) прозвал я ее именем, Аксинья, скончалась от заушницы».

Всего и бед.

А конец письма донельзя ясно скажет, что никто и ничто не пременны:

«Мне свет опостылел. Я чувствую, что потерял прежнюю мою к свиньям охоту; но надобно чем-нибудь заняться. Хочу прилепиться к нравоучению, то есть исправлять нравы моих крепостных людей и крестьян; но как к достижению сего лучше взяться за кратчайшее и удобнейшее средство, то, находя, что словами я ничего сделать не могу, вознамерился нравы исправлять березой. Всегдашняя склонность моя влекла меня к строгости. Лишась моей Аксиньи, не буду знать ни пощады, ни жалости, а там пусть со мною будет, что будет. Я хочу, чтоб действие надо мною столь великой потери ощутили все те, кои от меня зависят. Ты знаешь, матушка, что всякую мою досаду, кольми паче несчастие, над людьми моими вымещаю, и если между твоими крепостными найдутся такие, коих нравы исправлять надобно моим манером, то присылай ко мне; а я на свою руку охулки не положу и всегда рад тебе доказывать, что я твой достойный брат

Тарас Скотинин».

Пишет брат неисправимый и, главное, безбоязненный — к сестре, которая осталась полною хозяйкою имения; иначе Скотинин не обратился бы к ней с такой просьбою.

А Правдин-то старался, Правдин-то выносил Простаковой приговор, казалось уже обжалованию не подлежавший:

«Госпожа бесчеловечная, которой злонравие в благоучрежденном государстве терпимо быть не может».

И так же старательно вразумлял Скотинина:

«Ступай к своим свиньям. Не забудь, однакож, повестить всем Скотининым, чему они подвержены.

Скотинин. Как друзей не остеречь! Повещу им, чтоб они людей…

Правдин. Побольше любили или б, по крайней мере…

Скотинин. Ну…

Правдин. Хоть не трогали.

Скотинин(отходя). Хоть не трогали».

Даже старался затвердить урок, но не вышло. Не упомнил. Да и зачем?