Умри, маэстро!

Нет, это был не Келли. Это был Милтон собственной персоной. Со стороны его легко принять за хорошо обеспеченного студента последнего курса какого-нибудь престижного колледжа — в основном, благодаря соответствующего покроя костюмам, которые он все время носит. Впрочем, обычно Милт ведет себя гораздо тише, чем горластые школяры. Когда он отдыхает, у него бывает такой вид, словно студенческое землячество только что вынесло ему благодарность, и для него это жуть как важно. Когда же он обеспокоен, он вертится, как на иголках, а вас так и подмывает спросить, уж не прогуливает ли он занятия? По случайному совпадению Милтон — чертовски хороший врач.

В тот день он был обеспокоен, но поздоровался со мной достаточно приветливо и даже пригласил за свой столик. Мы немного потрепались, и я хотел угостить его стаканчиком текилы, но Милтон скорчил кислую мину и отрицательно покачал головой.

— Через десять минут я должен быть у больного, — сказал он, поглядев на свои наручные часы.

— Но ведь это, наверное, недолго, — возразил я. — Сходи к своему больному и возвращайся.

— Знаешь что, — сказал он, вставая. — Давай-ка сходим туда вместе, а? Тебя, кстати, этот случай может заинтересовать — здесь есть, о чем подумать.

Он взял свою шляпу и расплатился с Руди, а я сказал "Luego"[13], и Руди ухмыльнулся в ответ и похлопал ладонью по бутылке с текилой. Приятное это все-таки местечко, бар Руди...

— Так что там с твоим пациентом? — спросил я, когда мы уже шли по улице. Милтон ответил не сразу; мне даже показалось, что он меня не слышит, но тут он неожиданно сказал:

— Я установил перелом четырех ребер, сложный перелом фемуральной кости, а также небольшое внутреннее кровотечение, которое может указывать, а может и не указывать на разрыв селезенки. Ну и всякая мелочь, вроде некроза подъязычного френума... Пока у него еще был френум.

— Френум — это что?

— Уздечка. Такая тонкая полоска соединительной ткани под языком...

— Кляк!.. — сказал я, попытавшись дотронуться кончиком языка до собственного френума. — Чувствуется, этот парень здоровьем не обижен. Просто богатырь!

— ..Пульмонарная адгезия, — продолжал перечислять Милтон задумчиво. — Пока не особенно серьезная и, определенно, не туберкулезная, что радует. Но эти спайки чертовски болят, кровоточат, и ужасно мне не нравятся. И еще — acne rosacea.

— Это, кажется, когда нос начинает светиться красным, как стоп-сигнал?

— Парню, о котором я тебе рассказываю, не до смеха.

Это заставило меня присмиреть.

— Что же с ним случилось? На него напали бандиты?

Милтон отрицательно покачал головой.

— Тогда, может быть, его переехал грузовик?

— Нет.

— Значит, он просто откуда-нибудь упал. Милтон остановился и, повернувшись ко мне, посмотрел мне прямо в глаза.

— Нет, — сказал он. — Ниоткуда он не падал. И ничего с ним не случалось, — добавил он, снова трогаясь с места. — Вообще.

Я промолчал, потому что сказать мне было нечего.

— Просто как-то вечером он почувствовал, что у него пропал аппетит, — задумчиво промолвил Милтон, — и пораньше лег спать. И все эти вещи случились с ним одна за другой.

— В кровати? — не поверил я.

— Ну, — проговорил Милтон скрипучим голосом врача-педанта, — если быть абсолютно точным, то его ребра треснули, когда он шел из туалета в спальню.

— Ты шутишь! — вырвалось у меня.

— Нисколько.

— Тогда твой пациент лжет.

Милтон снова покачал головой.

— Я ему верю.

Он верил своему пациенту, а я поверил ему. Я хорошо знаю Милтона: раз он допускает, что такое возможно, значит, у него есть к тому веские основания.

— Сейчас я много читаю о психосоматических расстройствах, — сказал я. — Но перелом фе.., как ты ее назвал?

— Фемуральной кости, — повторил он. — Говоря по-человечески, у него перелом бедра. Сложный перелом. Да, это действительно бывает достаточно редко, но все-таки бывает. Ты ведь знаешь, что мускулы бедра очень сильны? Когда человек просто поднимается по лестнице, они развивают усилие в двести пятьдесят — триста фунтов при каждом шаге. При некоторых спастически-истерических состояниях эти мускулы легко могут сломать даже самую крепкую кость.

— А как насчет всего остального?

— Функциональные расстройства, все до единого. Никаких вирусов, никаких инфекций.

— Похоже, дружище, теперь тебе есть о чем подумать! — воскликнул я.

— Да, — согласился Милтон.

Расспрашивать дальше я не стал. Дискуссия была закрыта — я понял это так ясно, как если бы услышал щелчок замка, замкнувшего уста доктора.

Через несколько минут мы остановились перед неприметной дверью, почти не бросавшейся в глаза благодаря соседству двух магазинных витрин, и по узенькой лестнице поднялись на третий этаж. Милтон поднял руку к кнопке звонка, но сразу же опустил, так и не позвонив. К двери квартиры была приколота записка, гласившая: "Ушел за лекарством. Входите".

Записка была не подписана. Милтон неопределенно хмыкнул, повернул ручку, и мы вошли.