Умри в полночь

Артему было безумно жаль эту неудачливую мать, понятую им насквозь, не состоявшуюся ни в каком качестве, не сумевшую построить семью, плохую дочь и сестру, заурядную бухгалтершу в никому не известном управлении… Он не знал, что бы из нее получилось, попади она в благоприятные условия. Возможно, деньги, муж и квартира не удержали бы ее от поиска приключений и не укрепили бы в ней привязанности к ребенку. Артем понимал, что рыдает рядом с ним совсем не ангел. Но именно такая – она нуждалась в помощи. И уже по одному этому он готов был все понять, во всем утешить! Артем прожил достаточно, чтобы знать – ангелы ни в помощи, ни в сочувствии не нуждаются.

Он обнял Наташу и пристроил ее голову у себя на плече. Он понимал, что это кричит в ней растревоженная совесть, неуклюже прячась за грубость и за перетерпленную обиду. Вот что погнало ее ночью к указанному дереву, под которым лежал белый капроновый шнур. Она осознавала свою вину, возможно, даже говорила себе: если бы не эта пощечина, ничего бы не случилось, Люська бы не вылетела из дому как ошпаренная, готовая Бог весть на какие подвиги!

И Артем невольно усмехнулся, простив ей ущербность ее любви к собственному ребенку, любви, готовой в любой миг посторониться перед чувством к мужчине, и жестоко казнящей себя за это, – как будто он имел право карать или прощать…

А просто в эту минуту он был для Наташи единственным в мире мужчиной, способным или неспособным что-то для нее сделать, и волей-неволей возникла ответственность со всеми ее привилегиями, в том числе и с претензией на высшую справедливость. Впрочем, Артем знал, что именно этого ждет попавшая в беду женщина от единственного мужчины – потому что сама она, как правило, все свои простенькие жизненные ориентиры в такой катавасии растеряла. И она подспудно жаждет, чтобы взяли за руку и провели по мостику над пропастью, ругая при этом немилосердно, обещая всякие неприятности, и чем круче брань, тем крепче сжимали бы ее руку.

Артем покачал головой: действительно, они – мужчина и женщина, невзирая на ситуацию, невзирая ни на что. И, возможно, именно это выручит их, подскажет нужное решение – сперва ему, а потом уж он, как самый сильный и умный, сумеет убедить ее. И он уже чувствовал, что должно произойти между ними, чтобы она успокоилась, раскрылась полностью, доверилась, рассказала самую стыдную правду. Ведь она наверняка знала что-то такое, чему подсознательно сопротивлялась. И рассуждала по принципу: «Этого не может быть, потому что этого не должно быть!» Артем мог дать голову на отсечение – каким-то боком тут пристегнулся ее женатый друг или его предшественник, или они оба, или кто-то из их приятелей. Но Наташе проще было сунуть голову в петлю, чем допустить такое… Или он все же умудряется идеализировать ее чувство к семейному человеку?

Рассуждая, Артем несколько отвлекся от той конкретной Наташи, что сидела рядом, хлюпая носом и даже украдкой вытирая этот мокрый нос о его плечо. И упустил ее мысли, которые до сих пор улавливал более или менее точно. Не то чтобы он умел это делать, как те экстрасенсы, о которых ему приходилось читать в газетах, – нет, вряд ли, хотя не исключено, что в нем сидела такая способность. Но до сих пор он умудрялся угадывать, о чем она беспокоится, и своими вопросами попадал в точку. И тут возникла пауза – и он упустил Наташу.

Она внезапно качнулась назад.

– Нет, ничего не получится, – мотая головой, сказала она. – При чем тут все это? Чему быть – тому не миновать… Везите меня лучше, откуда взяли…

– Вы не верите мне?

– Почему я должна вам верить?

– Значит, была секунда, когда он разочаровал ее? Ведь она без лишних размышлений пошла за ним следом! Она послушно ждала, пока он привезет куклу, она безропотно приняла участие в подвешивании куклы, она сама дала свой адрес и указала окна! А после всего жтого, когда его поиск привел в такие тупики, куда ей совершенно не хотелось вместе с ним заглядывать, она вдруг отстранилась… Почему?

Причин могло быть много, но Артем нюхом почуял главную. Между ними все еще было огромное расстояние. Та ступенька в лестнице человеческих отношений, на которой они стояли, допускала определенный уровень откровенности, и не больше. Женщина почувствовала, что не может быть более откровенна, чем позволяет ей ступенька. А о том, чтобы подняться чуточку повыше, должен думать он, мужчина… И тогда она, отогревшись, расскажет что-то еще, а то, о чем шла речь, изложит чуточку иначе, и так – пока не иссякнет ресурс доверия, положенный следующей ступеньке. И мужчине опять придется подниматься чуточку выше и вести ее, бедолагу, за собой… Для этого пути нужно время, довольно много времени. А в распоряжении у мужчины и женщины – всего одна короткая ночь. К утру он уже должен узнать что-то такое, что позволит ему действовать.