Умру я ненадолго... Письма, дневники, путевые заметки

Да, чуть не забыл: пусть Владимир Самойлович Марон, директор «Пароля», пришлет мне сюда на посольство числа двадцатого телеграмму с вызовом на обсуждение. Телефон у него такой: АИ12583 — служба и И70607 — дом. Скажи ему, что из двух проб Блюхера интереснее тот актер, что старше, по-моему, это Евстигнеев из «Современника». Что касается Епифанцева — Постышева, то тут я пока ничего сказать не могу, пока не определится вопрос с Ефремовым.

Целую и обнимаю. Ваш Борода.

* * *

Монголия

декабрь 1965 года

Дорогие девочки!

Что-то мне без вас немыслимо затосковалось. Завтра я уезжаю — на день Гоби отложилось в связи с юбилеем студии, когда все крупно закладывали кое-что за кое-чего. Уже начал считать дни до отлета к вам: сегодня 13-го, понедельник, а самолет уходит 24-го, то есть через одиннадцать суток. Шесть или семь из этих суток я буду в отъезде. А когда в дороге — время, кажущееся чудовищно медленным, тем не менее пролетает куда как скорей. Да и потом тамочки грандиозная, говорят, охота. А вообще я бы мог уже завтра вылететь в Мофку и сесть на полмесяца в архивы и в б-ки и начать работать — канва готова.

Сегодня ты, Тегочка, приснилась мне в голубом платье, ужасно красивая — входишь в старую квартиру и спрашиваешь меня, можно ли тебе навещать меня почаще. Какая-то дичь и мура. А растолковать сон некому. Сие — прискорбно.

Тут из меня выходит масса электроэнергии: к чему ни прикоснусь, бьет током. Говорят, из-за сухости климата. Наши водяные грозы таким образом выходят.

Много думаю над тягучим рассказом, но писать ничего не пишется. Такой покой в номере — не по моей натуре. Да и потом, хочется эту вещь писать на Пехорке[51], что-то очень меня тянет написать ее там — быстро, на одном дыхании, как «Дунечку».

Что там у вас? Как вы, мои хорошие дурачки? (слово написано в твоей транскрипции, «а» надо произносить длинно, широко раскрыв рот). Вообще, для меня, как оказывается, свободный график и отсутствие забот на день — хуже каторги. Видимо, я за последние 8—10 лет здорово «обоселился». Это уж со мной и помрет. Так что, видимо, когда я гневлюсь на свою забитую занятость — зря гневлюсь. А может быть, это только здесь, когда громадный номер, тишина, никого рядом и даже не сходишь позвонить в поселковую контору — как дела у этих бюрократов в министерстве культуры.

Очень, очень жду публикации «Дунечки». Интересно, как ее встретят? Видимо, замолчат или здорово обругают. Есть у меня такое ощущение. Но это — хрен с ними, плохо, если все замолкнут. Хотя тоже — хрен с ними. Это я говорю процентов на 97 правду. Так мне во всяком случае кажется.

Интересно — чем дальше, тем больше характеры двух людей, живущих вместе, не то чтобы притираются, а взаимосвязываются. Ты раскрываешься в обстановке наибольшего благоприятствия со стороны близких тебе людей, которых ты перестала пугаться, как дикая коза. Я раньше завоевывал себе площадку. А теперь, чем дальше, тем больше ловлю себя на том, что я вроде тебя становлюсь — особенно когда тверезый[52]. Пьяный, конечно, не такой, но это уже, видимо, от какого-то комплекса.

Когда я, не дожив 1 года до моего пятидесятилетнего юбилея, помру, ты обязательно должна будешь издать мое избранное, проломив все двери наших бюрократов, — очень не хочется помереть забытым. Это я к тому, что перед моим отъездом Римка Кармен, которому исполняется в следующем году 60, не знает, как ему пробить себе издание книги, объемом в «Вихря», чтобы расплатиться с долгами. Дикость какая-то. Ужасно хочется пойти на Пасху в Брюсов[53], а еще лучше — съездить в Лавру, в Загорск, хотя там много показухи, это неинтересно: слишком много золотого шитья, дипломатов и потаскух.

Малыш, обрываю тягучее свое письмо, ибо еду в Посольство, к культурному советнику.

Очень я вас люблю, дурачки мои милые. Матрешки. Жаль мне что-то Митьку Федоровского. Ему что ни говори — он не поймет, а жаль, был мне хорошим другом. Я ему тоже. И оператор он довольно посредственный в художественном кино — я ведь смотрел его кино. Там только один замечательный кадр, да и тот хроникерский, а не художественный, в ремесленном смысле этого слова.

«Вихря», наверное, в «Москве» будут ругать. Тоже — по ощущению. Тогда отдам Толе Никонову, а аванс верну в «Москву». Я с ними договорюсь, если что. А может, мне пессимистская шлея под хвост попала, не знаю.

Ну целую. Покеда.

Резидент Вихрь, который по шоссе на большую медведицу, с девизом иди и не бойся, завернул на Петровку, 38, находясь при исполнении служебных обязанностей, когда дипломатическому агенту, на время 49 часов 25 минут, пока он борется с особо опасной инфекцией во время шифровки для Блюхера — пароль абсолютно не нужен, а нужна только Дунечка и Никита, посвященная Е.С.[54]

* * *

21 декабря 1965 года

Телеграмма

Ночую в Иркутске. Целую. Борода.

* * *

12 мая 1966 года

письмо Е. С. Семеновой в Коктебель

Дорогие мои девоньки!