Умученные от жидов

Разве эта черта не проходит красной нитью и по сие время через целый ряд еврейских уголовных дел не ритуального, а уже совершенно иного характера — хотя бы, например, революционного?

В том лишь разница, что там действуют убеждением, экзальтацией, гипнозом, а здесь просто наймом, грубым подкупом — поэтому и среда совершителей другая, поэтому вместо «сознательных юношей» и «передовых девиц» саратовское дело, в части, касающейся христианского элемента, дает такое обилие людей «неодобрительного поведения» — пьяниц и бродяг.

На роли наемных участников преступления это был самый подходящий элемент и одно из драгоценных его качеств было именно то, что в глазах и суда, и властей, и «общества» показания этих «бывших» людей, как таковые, не могли внушать ни малейшего доверия.

А кто же мог предполагать, что и трупы, выброшенные на Волгу, найдутся перед самым половодьем, и служащие владельца С. — Петербургской гостиницы Гильгенберга нарушат обет молчания, и даже «градская» саратовская полиция будет устранена от «обнаружения» дела?

А если бы не случилось рокового сцепления всех этих совершенно непредвиденных обстоятельств, то и Богданов, и Локотков, и Слюняева, а даже Крюгер могли бы разоблачать сколько угодно — их откровения серьезной опасности не представили бы.

В Саратове, повторяю, было дело, «широко поставленное», своего рода «оптовое производство» и туда, на запах свежей христианской крови, потянулись всякие «ходоки «Таупкины» с Волыни, столь интересующийся «чином устного предания о пасхе» Бениль–Евда–оглы с Кавказа и, наконец, из Тамбова — сам «Александр Григорьевич», у которого, в свою очередь, на еврейскую пасху бывал съезд всех окрестных иудеев.

ГЛАВА VII

Согласно особому Высочайшему повелению, следствие по саратовскому делу должно было поступить в Правительствующий Сенат, а оттуда, независимо от вопроса о каких–либо жалобах или разномыслиях, в Государственный Совет для окончательного разрешения.

Приговор, постановленный Государственным Советом огромным большинством 22 голосов против трех утвердил то решение, которое уже в общем собрании Сената было принято большинством.

Изменения последовали сравнительно маловажные и не касались подсудимых–евреев.

Юшкевичер, Шлиферман и Юрлов были сосланы в каторжные работы на рудниках, первые два на двадцать лет каждый, а Юрлов на 18, «за убийство в г. Саратове двух христианских мальчиков через истязания и мучения».

Богданов и Локотков признаны укрывателями этого преступления. По закону — находит Государственный Совет — они должны подлежать строгому наказанию: ссылке в каторжные работы, но, принимая во внимание их чистосердечное раскаяние и сознание, Государственный Совет повергает на Высочайшее благовоззрение, чтобы Богданова отдать на два года в исправительные арестантские отделения, а Локоткова на такой же срок в рабочий дом.

Относительно Ивана Крюгера, виновного в недонесении, просит но тем же основаниям о замене полагающегося ему по закону наказания высылкой на жительство в одну из отдаленных губерний, с подверженном строгому полицейскому надзору.

Ицку Берлинскаго, Эздру Зайдмана и Янкеля Бермана оставить в подозрении по участию в убийстве.

Приговор этот, или, правильнее, «мнение Государственного Совета», был утвержден Государем.

Следует помнить, что в то время, в дореформенном процессе, приговоры постановлялись на основании так называемых формальных доказательств», которые требовали «прямых» улик — собственного сознания, поличного, показаний свидетелей–очевидцев преступления (свидетелей, а не сообвиняемых). Если такие «формальные» и «прямые» доказательства отсутствовали, то постановление обвинительного приговора чрезвычайно затруднялось, ибо одного внутреннего убеждения в виновности (теперешний суд присяжных) было мало надлежало подкрепить его рядом формальных доводов. Одновременно в законе указывался и весьма благовидный выход — «оставление в подозрении».

Таким образом, недостатки дореформенного процесса — которые несомненны и на которые так любят указывать — были в данном случае к выгоде осужденных иудеев, а не ко вреду, ибо, при отсутствии их сознания, поличного и свидетелей–очевидцев преступления, для Юшкевичера, Шлифермана и Юрлова не была потеряна возможность по формальным, казуистическим основаниям избежать обвинительного приговора и, подобно Берлинскому, Зайдману, Берману, «остаться в подозрении», несмотря на неотразимые косвенные улики и на полное внутреннее убеждение судей.

Существование ритуальных убийств, совершаемых евреями, признано Церковью, и Православною, и римско–католическою, ибо Церковь, канонизируя некоторых святых, удостоверила, что они замучены иудеями. Признано народными массами: спросите об этом в черте оседлости любого простолюдина. Признано, по саратовскому делу, и русским судом, и высшими государственными установлениями Империи. Признано Монархом.

Но саратовское дело поучительно и во многих других отношениях.

Какая выпуклая картина того, чем занимались и как вели себя жиды в армии — еще в те, строгие, времена!