Умышленное обаяние

– Оля, – девушка Стаса непринужденно подала мне руку, как я только что – Севе. Она ничего не знает, на нас смотрят все. Почему мне не по себе, если это не имеет значения? Но и Стас отводит глаза. Странно, столько лет вместе, теперь чужие.

– Саша, – не улыбнулась я, Стас расслабился.

За столом оживленно переговариваются, мне хочется уйти. Зачем я здесь? Мои глаза за окном, за ними горы, на них лежит настроение. На солнце – белый слепящий снег, в тени – сумрачно. В квартире искусственный свет и ненужные люди, за городом – небо до горизонта и он. Так жаль. Так жаль… Зачем я отказалась? Опять щиплет глаза. Все мой характер! Душит мертвой петлей. Зачем? Ну зачем я отказалась?! Ненавижу!

Я перевожу взгляд на Стаса. Как он смешон! Шутит, смеется… жалкий индюк! Я болела твоей хамамсу! Ненавижу!

С чего я вспомнила? Меня беспокоили боли внизу живота, и я обратилась к ассистенту кафедры акушерства и гинекологии.

– УЗИ – норма, мазки – норма, при осмотре – тоже норма, – сказал он. – Вы абсолютно здоровы.

– А боли?

– Когда именно они возникают?

– Сразу после… – меня скрутил стыд, я не могла говорить, – …после секса.

– Может, вам не повезло, – он улыбнулся краешком губ.

– Что вы имеете в виду?

– Вы не получаете удовольствия. Вот что я имею в виду. Нужны перемены, – игриво закончил гинеколог.

– А. – Я почувствовала, как меня залила краска.

Я уже тогда поняла: с хамамсу надо завязывать. Столько времени потеряла! Столько времени! Мне не хочется плакать! Я хочу орать! Понял?!

Мои глаза бьют бывшего любовника тяжелой ненавистью в упор. Он мигает.

– Выкусил?!

– Да! – самодовольно улыбается он.

Рита хохочет и поднимает бокал.

– Саш, ну скажи что-нибудь, не молчи, – смеется она. – Или тебя с нами нет?

– За тебя! – Я хлещу Риту парой обычных слов.

Гости смеются, бывший любовник громче всех.

А что, если?.. Я вдруг вспотела. Что, если онс другой? Что, если?.. Нет! Лучше не думать!

– Подъем сменяется застоем… – мерно бубнит чей-то текст театровед Сева. – …Сплошь члены партии пуритан… Водворение богобоязненности, нравственности и пристойности… На сцене публично произносятся бесстыдные и нечестивые речи, все это отвлекает подданных ее величества…

– Свобода рождает причудливые плоды… Пушкин пишет «Гаврилиаду» и «Царя Никиту и сорок его дочерей», – смеется Рита.

– Поэт любит пошалить, – любовник Риты Камиль гладит ей пальцы, она смеется. – Чем меньше любим, тем легче нравимся…

– Забыла! – хохочет Золушка. – Мывас так?

– Мы вас! – дружный смех.

– Аскеза, господа, аскеза! – восклицает Рита. – Вот что не повредит вашей гордыне. Схороните ее в таежном ските, в монастыре!

Я гляжу за окно, меня гонит на волю тоска и мутная, вязкая тревога. Моя тревога топит солнце, натягивая на него одеяло из набухших грозой облаков. Я бросаю взгляд на гостей, моя тревога накрывает их серой, сумрачной тучей. Ритины веснушки блекнут, рассыпаясь на лице грязными пятнами, похожими на ожоги шрапнели. Тусклый свет красит солью черный перец Севиных волос, даже Золушка кажется почти старухой в мрачнеющей городской квартире. Я разворачиваюсь и вижу Стаса и Ольгу, которым нет ни до кого никакого дела. Его ладонь на ее руке, она смеется не всем, только ему. Тоска, тоска, тоска! Зачем я здесь? Зачем я отказалась?..

– В викторианской Англии в общественный идеал была возведена пуританская добродетель, – подхватывает друг Камиля Антон. – Пуританам было дозволено любить друг друга только для того, чтобы рожать детей. В остальное время – ни-ни! И что вы думаете?

– Что? – хором.

– Обездоленные господа ринулись в бордели, и те расцвели пышным цветом по всей стране!

Дружный смех.

– Мораль… Противодействие реформам… Предварительная цензура пьес… актеры в тюрьме… Елизаветинский театр стеснен теперь даже законом… владельцы и публика ищут пути обхода…

– Если бы пуритане выиграли пари, Шекспира бы не было? – удивляется Золушка. – Получается, он закончил бы жизнь мелким ростовщиком, а мы бы его не узнали…

– Из сора, из сора растут цветы! – смеется Антон. – Нужен садовник, а не метла…

– Взгляд поборников общественной нравственности излучает альфа-частицы, гамма-лучи они отбрасывают за ненадобностью, – веселится Камиль. – Для них важнее форма, а не содержание, соблюдение обрядов и ритуалов значительней, нежели истинная вера. Благодаря их инициативности и предприимчивости в обществе вскоре воцарится единое благообразие, сковав собой несовершенное человечество. И что дальше? Страсти заблудшего человечества под толстой корой благообразия забурлят сильнее прежнего и взорвутся революцией «детей цветов» в самый неподходящий момент!

– А мне хочется настоящего! – кричит Золушка. – Грязь надоела!

– Настоящее – это наши маленькие слабости.

– А сила?

– Сила – это наши большие слабости! – Дружный смех.