- Вот представьте: ты проснулся, тебе отчего-то муторно, чего-то не хватает, а потом засыпаешь и понимаешь, что без этого не можешь жить. Когда я ступаю на борт лодки, то будто погружаюсь в сладкий сон.
Теперь он погрузился в этот "сладкий сон" навсегда... Кое-что проясняет девиз петербургского клуба моряков-подводников: "Наше дело - это не профессия и не служба. Это - религия".
Потом был страшный август и черная осень. И эта записка, которая пришла к ней с того света, точнее, из черного небытия. Она помнит в ней каждой слово, каждую запятую... "Оленька, я тебя люблю. Не переживай сильно". Он всегда писал ей записки, даже если расставаться приходилось на два часа. Листки с нежными словами Митя засовывал в рукава пальто, в любимую книгу, даже в сахарницу... Это последнее - прощальное - послание уцелело только потому, что и в смертную минуту он думал о ней, прижав руку к сердцу. Там, между сердцем и ладонью, и находился листок, вырванный из служебной записной книжки. Он потому и уцелел, что его прикрывала от огня правая рука капитан-лейтенанта.
- Когда я узнала, что водолазы подняли капитан-лейтенанта Колесникова, я сразу же пришла в североморский госпиталь. Меня уговаривали не ходить в морг, врачи предупредили, что Митя очень страшен, что его в принципе опознали. Я настояла на своем, и меня привели т у д а...
Я узнала его сразу же, хотя он весь обгорел. Целыми оставались только ноги. Голова обуглилась до самого черепа, из которого торчали зубы. Я бросилась к нему и стала целовать его в это страшное, но такое родное лицо. Врачи ужаснулись: "Что вы делаете, ведь это разложившиеся ткани!" Это для них он был разложившейся тканью. А для меня... Я просто встречала его из этого жуткого похода. Это было наше свидание. Последнее. Но самое долгожданное...
Записку ей так и не отдали. Правда, сняли ксерокопию и подарили. Пообещали вернуть подлинник, когда закончится следствие. Объяснили, что записка нужна потому, что на ней остались пятна масла и надо выяснить, какое именно это масло - турбинное, или из системы гидравлики, или тавот... Тип масла специалисты по экспресс-анализу выясняют за несколько часов. Да и что может дать следствию эта совершенно никчемная информация? При таком взрыве, при таком сотрясении корпуса масло могло пролиться из любой разорванной системы, и делать какие-либо выводы о надежности технических устройств при т а к о м внутреннем ударе неправомерно.
Просто эта записка едва ли не единственное документальное свидетельство катастрофы.
Следователь попросил у Ольги "образцы почерка" её мужа - прежние письма или записки. Она не ответила на официальный запрос.
- Пока мне не вернут мое письмо, ничего посылать им не буду, - решила она. Она хранит все, в чем остался хоть какой-нибудь Митин след: флотские тапочки, рубашки, бритву, зубную щетку, даже кусочек мыла, которым он мылся в последний раз... Все, как в грустной песне Новеллы Матвеевой о гвозде, на котором висел плащ исчезнувшего возлюбленного.
Она не верит, что он исчез. На девятый день после гибели Мити вдруг беспричинно - при полном безветрии - хлопнула форточка. Они с мамой насторожились - это Митя подает весть о себе.
- На старой квартире он снился мне постоянно - каждую ночь, - говорит Ольга. - Снился почти до физической осязаемости. А вот с переездом на площадь Мациевича - перестал. Наверное, его дух остался все-таки в старых стенах.
Однако прошло какое-то время, и он приснился ей и в новой квартире.
- Как будто мне сказали, что Митя жив. Что он все-таки спасся и теперь тайно живет в Видяеве, потому что стесняется, что так сильно обгорел...
Она ещё очень молода, хотя и считает, что все уже в её жизни было - и замужество, и счастливая любовь, и все это пронеслось столь стремительно, что иной бы хватило на долгую жизнь. Только в классе среди учеников она порой забывается и превращается на минуту в азартную задорную девчонку. Но я не могу представить, каково ей вечерами в большой и пустой квартире. Как вслушивается она в каждый шорох, в каждый звук - а вдруг это весть оттуда?!
- Я знаю, что меня очень ждут в том мире мои отец и Митя. Иногда хочется к ним побыстрее... Они охраняют меня в этой земной жизни. Ведь это очень сильные имена - Дмитрий, Борис... Борисом звали папу.
Да, сильные имена...
Ольга - тоже сильное имя.
Вот уже год носит Ольга Колесникова черные одежды...
- Мы никогда не называем жен погибших подводников вдовами, - говорит капитан 1-го ранга Игорь Курдин, бывший командир атомного подводного ракетоносца. - Для нас они всегда - жены.
Глава вторая
ПОСЛЕДНИЙ КОМАНДИР "КУРСКА"