Унесенные бездной

Капитан-лейтенант Дмитрий Колесников совершил подвиг особого свойства - подвиг веры. В своем безнадежном, преотчаянном положении он уверовал в то, что к ним пробьются спасатели, что, живым или мертвым, он обязательно предстанет перед своими однофлотцами и они прочтут то, что он им написал. И Оля, жена, тоже прочтет: "Оля, я тебя люблю; не сильно переживай. Привет Г.В. (Галине Васильевне, теще. - Н.Ч.) Привет моим".

Здесь уместны громкие слова. Эту записку написали Любовь, Долг и Вера. Любовь спасла это послание, прижав его ладонью к сердцу. Огонь и вода не тронули бумагу. Еще никому, из канувших в бездну на атомных подлодках, не удавалось передать на поверхность письменную весть о себе. Капитан-лейтенант Колесников смог это сделать...

Об этой записке много злословили. Судачили, что её огласили не всю, а самое главное - ту часть, где были якобы названы причины катастрофы, утаили. На все эти инсинуации отец Мити Роман Дмитриевич Колесников ответил так:

- Записку мне дали в прокуратуре в Североморске, я её держал в руках и потом переписал текст. Единственная просьба была - не называть никаких фамилий, чтобы корреспонденты не мешали работать. Работали криминалисты, профессионалы, они сумели её разгладить и положить в целлофан. Она прекрасно читается, абсолютно все видно, слегка пропитана, видимо, маслом. Края и центр немного обгорели, но текст абсолютно читаемый. Написано карандашом - это мне сказали следователи, - потому и сохранилась.

Меня не интересовала сама записка - её обещали жене передать, так что меня это абсолютно не волновало. Меня волновало только содержание.

Записка состоит из трех частей. Одна адресована жене. Со слов: "Оленька!" - и ей идет... Потом: "привет Г.В." - это теща Галина Васильевна. Далее - "привет моим". Подпись: "Митя" - потому что мы его все так зовем, и дата - 12-е число.

И ещё одна часть - тот текст, который был выставлен у гроба в Дзержинке. Это часть записки, которая была адресована, по существу, всем. Что там написано - вы знаете: "...возможно, кто-то найдет..." - то есть адресат косвенно просматривается.

А дальше идет то, что написано в темноте. Та часть, где начинается: "Темно, пишу на ощупь..." Разрыв между последним указанным временем 15.45 - и той частью, что написана в остальной записке, никому не известен. И на обороте - там записаны все двадцать три человека, которые перешли и находились в девятом отсеке. Три графы: номер по порядку, боевой номер и звание, фамилия. Эта часть подписана: "Колесников". И против каждой фамилии им были проставлены плюсы - то есть он осуществлял перекличку. Это говорит, что он был старший, взял на себя командование.

Совершенно очевидно, что они были контужены - от удара, видимо, и я так предполагаю, что состояние у них было тяжелое...

И ещё одно: в какой-то момент они, видимо, поняли, что положение их резко ухудшилось. Он знал наизусть РБЖ (руководство по борьбе за живучесть), знал, что им нельзя резко выходить на поверхность - они бы прожили не больше десяти минут. И то, что он написал в одном месте: "...готовимся к выходу", - означает, что они готовы были умереть, но хотели пожить хотя бы десять минут на поверхности.

Роман Дмитриевич прав: тем, кому удалось бы всплыть на поверхность, продержались бы недолго. Ведь ни один корабль ещё не успел подойти к месту катастрофы, даже тревога-то ещё не была объявлена. Да и люк из своей западни, как позже выяснилось, отдраить они не смогли бы - после мощного сотрясения корпуса его заклинило в своей обойме.

...Дмитрий пришел на флот в тот год, когда ушел с него его отец корабельный инженер-механик, немало послуживший на дизельных и атомных лодках. Следом за Дмитрием прибыл и младший брат - Саша - на соседний атомный крейсер "Нижний Новгород". Капитан 1-го ранга Лячин сразу же приметил братьев-турбинистов.

- После "автономки" будешь служить у меня на "Курске", - пообещал он младшему - лейтенанту Колесникову.

Слава богу, что в тот роковой поход ушел только один брат, что в эти скорбные дни у Ирины Иннокентьевны и Романа Дмитриевича остался надёжей и опорой младший сын - Саша.

Дмитрия доставили из Североморска на малую родину, в Санкт-Петербург, поздней осенью. Гроб с его телом внесли под шпиль Адмиралтейства, в стены родного Военно-морского инженерного училища, где пять лет назад он получил лейтенантские погоны и офицерский кортик. Многим питомцам этого старейшего инженерного училища пришлось сложить голову в морях, но не многие из них удостоились такой чести. Хоть в этом ему повезло.