Унесенные блогосферой

– Парням нормально ставит, – почти прошептала Надежда. – Но лично у вас, молодой человек, могут быть проблемы.

– Почему? – спросил я, стараясь обращаться к Юле.

– Ну-у-у, Вика же с ним…

– Что Вика с ним?

– Что Вика с ним? – донесся до меня откуда-то издалека голос самой Вики.

С этого момента я ничего не видел перед собой. Надежда зашла со спины и склонилась надо мною так, что ее африканские волосы образовали вокруг меня колпак, как мне в ужасе показалось, звуко– и светонепроницаемый.

– Каждый человек – дом с садом вокруг него, – горячо зашептала мне на ухо девушка в гриме мертвого рокпевца. – У меня нет дома, я пришелец. У Вики дом – это рационально устроенный английский house с аккуратным садом для прогулок, а у Сандалетина дом – это сундук с двойным дном. Сверху дом как дом: заходите, гости дорогие. А в подземную часть он пускает только избранных. Вика побывала в подземной части. А платы не внесла. Сандалетин требует платы.

Это было выше моих сил, я высвободился и юркнул за свою перегородку. Почему Надежда свободно разгуливает по улицам? Как ей удается жить и работать среди нормальных людей? Это чудо в макияже a-ля Меркури после окончания филфака значилось журналистом в одном крупном аналитическом издании о политике и экономике. Если филфак как-то можно было объяснить, так как университет – это по определению место притяжения разных фриков и странных людей, особенно это касалось гуманитарных факультетов. Но понять, кто взял эту девушку на работу в известную газету было совершенно невозможно. Вика объяснила это просто: сначала Надежду Колобкову устроили в колонку юмора, потому что она была раскована в фантазиях и умела сочинять причудливые и забавные прогнозы на будущее, которые нравились читателям. Например, однажды она сочинила историю о том, как случайно кто-то, перепутав с пьяных глаз, повесил российский флаг над мэрией одного провинциального города, перевернув его на 90 градусов. Надетый боком, на манер французского берета, наш триколор моментально превратился в триколор свободной республики Франции, и под французским флагом жизнь города чудесным образом начала меняться. Уже открылись знаменитые «буланжери», откуда счастливые горожане несли по вечерам свежие багеты и круассаны, уже вошло в обиход местных красавиц слово «элегант», уже на сайтах госзаказов начали выкладывать заявки, напечатанные исключительно Times New Roman, в строгом соответствии с правилами русского языка, уже чиновники пересели с «Ландкрузеров» и «Мерседесов», конечно, не на «Лады», но на бюджетные «Рено»… Но в этот момент в город, который начал вызывать беспокойство столичного руководства, приехала проверка, в результате которой, конечно же, ошибка была установлена, флаг перевернут, виновные наказаны, и в городе все встало на свои места.

Воспаленное воображение Надежды выдавало подобные истории тысячами: прессовое производство в условиях марсианского вакуума, чудо-кастрюля, производящая в качестве выхлопа изысканные духи, изготовление жевательных макарон, которые насыщают организм на целую неделю. Нередко прогнозы Надежды выглядели пророчески, а некоторые и вовсе были неотличимы от реальности. Например, после того, как Жерар Депардье (с французской темой у девушки были какие-то особые отношения) получил прописку в городе Саранске, главный редактор окончательно уверовал в мистические способности Надежды, которая накануне предсказала, что Антонио Бандерас в ближайшем будущем снимется в рекламе Вяземского кожевенного завода, после чего подаст документы на российское гражданство под предлогом того, что теперь он живет в русской коже. Редактор объявил Надежду живым талисманом издания, и ее опусы перекочевали из колонки юмора на основные полосы газеты.

Несмотря на такой странный успех Надежды Колобковой в журналистике, мне все же было совершенно не понятно, зачем Вика пускает эту сумасшедшую в свой дом и какое удовольствие находит от общения с ней.

Глава 8 Утро вечера мудренее

Человек подвластен чарам красоты,

любви, богатства – всего, чего мы подчас так жаждем

и не можем достичь, – такова чаще всего любовь в нашем мире.

Теодор Драйзер. «Американская трагедия»