Унесенные за горизонт

Мое чудное Солнышко! Мог ли ты сообщить большую радость, чем весть о признании Агаповым твоего таланта! Мое славное Солнышко, любимое! Я верю в твою настойчивость, верю всем трудностям твоей «одинокой» работы, но прости, никогда я не соглашалась с тобой, что настойчивость может создавать твои поистине прекрасные образы, подобных которым я не встречала. Это я тебе говорила не раз, говорю и теперь. Но я также не ощущаю момента упорной, настойчивой, повседневной работы. И я рада, что ты работаешь, рада, что сумел заставить себя забывать окружающее, доходить до той точки напряжения, которая возводит твое творчество до вершин творчества и собственного удовлетворения. Это лучший момент творчества. Ароська! Милый! Я счастлива вместе с тобой нашим общим торжеством. Конечно, нельзя строить все на одном мнении, хотя бы и авторитетного лица, но уже одно мнение да наше общее сознание ― это большая все же сумма. Я думаю, ты не против, что в этом деле, деле твоего восхождения на вершины, я хочу идти рядом с тобой, хотя бы мысленно, мысленно поддерживать тебя, вместе с тобой торжествовать и радоваться вместе ― если это и случится, разделить тяжесть неудавшегося риска, боль падения. Я хочу, чтобы ты не отделял меня от себя и так же, как я, порадовался также моему возрождению, порадовался сдаче моих зачетов, проработке моих вопросов. Конечно, никогда не брошу я с таким трудом добытое и завоеванное право учиться, право в перспективе дальнейшей жизни видеть бесконечный ряд новых познаний, бесконечный ряд новых разрешенных проблем, право на жизнь и ее поглощение в полном смысле этого слова. Мне так больно, что ты нашел у меня в письме какое-то притворство, мне так больно... А в то же время как-то до слез радостно. Наверно, ты меня любишь? И любишь здорово. Ты не можешь себе представить, до чего я люблю тебя в эти моменты. Мне кажется, что ты сейчас чувствуешь все бессилие моего пера, из-под которого выходят такие бледные, неяркие образы в описании таких красочных чувств.

Мое Солнышко! Подумай, ну кто может мне заменить тебя, твое искреннее, неподдельное чувство, дать мне так много! Ведь ты принимаешь меня за какого-то расточительного мота, чтобы я могла разбрасываться такими людьми и такими чувствами, как ты и твое.

Да нет! Нет у меня слов, чтобы выразить все негодование твоим подозрениям и опасениям. Неужели ты думаешь, что у меня, помимо чувств к тебе, нет еще и разума. Ведь одна мысль, мысль о тебе, согревает меня, ставит какую-то точку в Москве, к которой стремятся не только все мои мысли, но и дела... А дела мне говорят, что я приеду в Москву только при наличии определенных достижений. Летом мы увидимся, и очень рано, вероятно в мае. Мы переходим в работе на непрерывный год, будут даваться отпуска, я возьму в первую очередь. Скоро, скоро увидимся. Тогда в дым разлетятся все твои сомнения, и ты увидишь, что твоя Кисанька была, и есть, и останется... до той поры, когда успех твоего дела не закружит тебя, до той поры, когда, возмужав окончательно, ты окончательно определишь себя в отношении всех вопросов, связанных с твоей жизнью и твоим поведением в жизни.

В твоих заключительных строках чувствуется такое недоверие ко мне, такая уже холодность. Подумай, до чего ты договариваешься: «Писать тебе без ответа на мои письма я не буду, так что если ты хочешь, чтобы я тебе писал, то пиши мне» ― ведь это звучит прямо грубо и вразрез с тем условием, с которым мы расставались. Но я это объясняю твоим болезненным состоянием. Кстати, ты опять закурил запоем, ты знаешь, как это вредно, и систематически отравляешь себя, а ведь давал слово, что бросишь. Ну что с тобой поделаешь!

Да, еще: разве я оставляла хоть одно твое письмо без ответа или промедлила ответом? В этом ты упрекнуть меня не можешь...

В общем, мое Солнышко, можно ли считать недоразумение исчерпанным? Надеюсь, что да, и думаю, твое письмо не замедлит ответить мне подробно, в какой области ты работаешь, что пишешь. Если можно, вышли вопросники к литературе, которую разбираете, чтобы я могла читать систематически. Пиши подробно.

Адрес: Иркутск 2-Красноармейская, д 29 кв 1, внизу, мне.

Спасибо за тетради. Целую 1000000 раз

Твоя Рая

Арося ― Рае (21 дек. ― 29 г.)

Честное слово, Раинька, мне хочется начать письмо с «моя милая, родная, славная и т.п.», но потому, что все письма начинаются с этого, я боюсь с этого начать, потому что ты подумаешь ― «это штамп, истертые силуэты, даже не чувств, а слов». Так ты подумаешь.

Помнишь? Мы с тобой как-то говорили о пушкинском «мечты, мечты, где ваша сладость?». Тоже затрепали. Так сказать, живительное прикосновение царя природы ― человека...

Вообще, у меня в последнее время такое настроение, что по своей белизне и ясности оно может сравниться с темнотою негровой за... виноват, ноздри.

Недоволен всем на свете.

Получилась такая история:

Папаша зарабатывает слабо, мама лежит в кровати, ей требуется усиленное питание, нужны деньги на докторов, а я перестал работать.