Унесённые ведром

Сказано это было со столь кровожадной интонацией, что раненый не сдержался и тихо заплакал. На активное сопротивление у него уже просто не осталось сил. Турист с Сивцовым взялись за толстый овчинный ворот тулупа, и «скорая помощь» тронулась в путь.

Через пять километров добровольная санитарная дружина выдохлась так, что в очередной раз присев отдохнуть, беглецы уже не пытались подняться. Турист, сидя прямо в сугробе, жадно затягиваясь, курил, а Фёдор, привалившись спиной к берёзе, молча хватал ртом воздух. Кренделевские кроссовки были давно и безнадёжно забиты снегом, и Сивцов не чувствовал ног, в то время как от пиджака шёл густой пар. Мальборо, лёжа на полушубке, безучастно смотрел в синее зимнее небо, как будто это путешествие его не касалось, и молчал.

— Ну что, Быня, двинули? — в двадцатый, наверное, раз спрашивал Фёдора Турист.

Сивцов согласно кивал, не делая ни малейшей попытки подняться, и вся тройка оставалась на прежних местах. Через пару минут Турист повторял свой сакраментальный вопрос и все, согласившись, что надо идти, к общему удовольствию оставались в старых позах. В конце концов, примерно через полчаса, начав мёрзнуть, всё-таки поднялись.

Мальборо был на удивление тяжёлым, поэтому тащили его как положено: не спеша, степенно отдуваясь и изысканно матерясь на трудных участках.

— Копьё надо сделать, — тяжело пропыхтел Фёдор, когда они преодолевали какой-то овраг. — На всякий случай.

— Зачем? — от удивления Турист едва не выпустил край тулупа.

— Волки, — коротко пояснил Сивцов и запыхтел дальше.

— Где? — изумился второй бурлак и отчаянно завертел головой.

— Будут, — уверенно крякнул Фёдор и, с небольшими перерывами на пыхтение, уточнил: — Ночью. Обязательно. Наверное.

— Нет, — в том же стиле поддержал беседу Турист. — До ночи. Успеем. Дойти. Уже. Немного. Осталось.

— А если. Всё-таки. Нападут, — гнул свою линию Сивцов. — Мальборо. Пусть. Лает. Как собака. Тогда они. Испугаются и. Убегут.

— Нет, — упрямился Турист. — Не убегут. Мальборо. Не похоже. Будет лаять. Потому что. Он и говорить-то. Не может. Вот.

На этом минорном аккорде они вышли к жилью.

Прямо посреди леса, в далёком от городской жизни краю, стоял, красиво занесённый снегом, чудо-теремок. Самое интересное, что стоял дом в абсолютном одиночестве — рядом не просматривалось ни населённого пункта, ни даже самого завалящего садово-огородного товарищества.

— Пришли, — выдохнул Турист, падая в снег.

— Куда? — задал резонный вопрос Фёдор, валясь рядом.

— Куда и надо было, — Турист зачерпнул горсть снега и вытер разгорячённое лицо. — К Трофиму.

— А где он, — заинтересовался Сивцов, вертя головой. — Никого вроде нет.

— Да он сейчас должен в Москве быть, — пояснил Турист. — Здесь у него лёжка секретная, сам он тут редко бывает. Но на нас, я думаю, приедет посмотреть — не каждый день его люди с кичи бегут. А мы пока тут и без Трофима хорошо отдохнём, пацаны здесь, охранники которые, должны быть предупреждены. Верно, Мальборо?

Мальборо, услышав, что обращаются к нему, замычал и снова попытался куда-то уползти: видимо он догадался, что сатрапы притащили-таки его в обещанную «лечебницу».

— Ты чего, Мальборо? — Турист придержал уползающего за полу ватника. — Голову заодно что ль, зашиб? Куда ты всё в лес-то ползёшь? Вот ведь хаза уже трофимовская.

Фёдор, не обращая внимания на возню Туриста с контуженным, рассматривал сказочный дом. Тот был огромный, весь покрытый красивой деревянной резьбой и, наверное, очень тёплый внутри.

«Терем-теремок, он не низок, не высок. Кто-кто в теремочке живёт? — крутилось в затуманенном от усталости мозгу Сивцова что-то из раннего детства. — Кто-кто в невысоком живёт? Это я, мышка-норушка… Кто там ещё? Лягушка, как бишь её? Квакушка? Да, вроде бы, квакушка… И, конечно же, добрый доктор Змей Горыныч…» — выдав последнюю за сегодняшний день нелепицу, утомлённый мозг Фёдора благополучно отключился.

Сивцов уже не видел, как резные ворота «теремка» отворились и в их проёме показались вооружённые люди, с опаской двигавшиеся в сторону путешественников.

День постепенно клонился к вечеру.

Мальборо тихо плакал на тулупе.

Волков до сих пор не было.

Американский бильярд против русской бани

Фёдор проснулся в огромной светлой комнате лишь утром следующего дня. Он с удовольствием потянулся, но тут же охнул: казалось, что болела каждая косточка в его истерзанном вчерашним героическим переходом теле. Сивцов, не вставая, осмотрелся.

Он лежал в большой и удобной деревянной кровати, на очень мягком матрасе, застеленном чистой хрустящей простынёй. Тело путешественника укрывало легчайшее пуховое одеяло, сшитое так, как будто было сделано в старину — из разноцветных лоскутков. Стены комнаты были обшиты ровными и чистыми панелями из натурального дерева. Фёдору сразу же захотелось, чтоб они оказались сделанными из ореха: он где-то читал, что ореховые панели одни из самых дорогих. Естественно, он желал этого не просто так, а с конкретной корыстной целью: чтоб лопнул-таки от зависти Ефим Бабурин.