Моя рука протянулась, и я сделал снимок.
Священник был единственным, кто смотрел в камеру.
Наш гондольер ждал нас возле часовни на Понте ди Риальто. Я попросил украсить его японскими снежными колокольчиками, и по загипнотизированному выражению лица Рейны я понял, что сделал правильный выбор.
—
Рейна нерешительно улыбнулась. — Он поздравляет нас со свадьбой, — объяснил я.
«Не могу поверить, что мы женаты», — пробормотала она, когда я помог ей сесть в гондолу.
«Лучше поверить в это». Я последовал за ней и сел, притянув ее к себе на колени за тонкую талию. «Потому что это на всю жизнь».
Она невинно моргнула. "Что? В вашем мире нет разводов?
Я усилил хватку, пока мое лицо не уткнулось носом в ее шею и нежно укусило ее. Она была самым опьяняющим существом, которое я когда-либо нюхал и пробовал.
«Слово «развод» не имеет для вас никакого значения. Теперь ты мой, и я никогда тебя не отпущу». Ее глаза блестели от непролитых слез, и я взял ее подбородок между пальцами, нежно поцеловав ее губы. «Я буду доказывать тебе свою преданность всю оставшуюся жизнь».
Казалось, над ней прошла тень. «В чем дело?» Я спросил.
Она впилась зубами в нижнюю губу. «Я беспокоюсь о Фениксе». Ее глаза оторвались от меня. «Я не хочу, чтобы она страдала из-за моих ошибок».
«Обстоятельства вашего рождения не ваша вина. Ты не допустил ни одной ошибки».
Она судорожно вздохнула и на мгновение прижала ресницы к яблочкам щек. — Да, — прошептала она, ее горло покачивалось. Ее лицо побледнело, когда она наконец подняла глаза и встретилась со мной взглядом. "Я убил его."
Я нахмурилась, ошеломленная ее признанием. — О чем ты говоришь, Рейна? Кого ты убил?» Наш гондольер сидел слишком далеко, чтобы услышать наш разговор, поэтому я не стал понижать голос, чтобы соответствовать ее голосу. Я знал, что он и так совсем не говорит по-английски.
Она упрямо выпятила подбородок, все ее тело напряглось. «Я убила Анджело Леоне», — заявила она спокойным тоном, и на этот раз недопонимания не произошло.
— Ты убил его, — повторил я.
"Да."
"Почему?" Мысли кружились в моей голове, и я боролся с желанием поискать скрытые камеры. Как я мог поверить, что пятифутовая девочка передо мной убила
«Он причинил боль моей матери. Он вошел в квартиру и…
"Когда?"
"Канун Нового года. После несчастного случая, когда я вернулся в Париж». Я замерла, что-то подтолкнуло меня к воспоминаниям. Ушибленная шея Рейны, разбитая губа. Я перевернул город с ног на голову, пытаясь получить информацию, но так и не узнал, что именно произошло. Я предположил, что виноваты бразильцы, и именно это привело меня в ярость, убивая их одного за другим. «Он ворвался в мою квартиру в канун Нового года». По ее телу прокатилась небольшая дрожь. «Потом он напал на меня, продолжал болтать о Феникс и назвал ее глухим уродом. Он собирался причинить ей боль. Я… я не знаю. - огрызнулся я. Я убил его."
Я услышал всего три слова.
— Он причинил тебе боль. Мой тон был смертельно спокоен. Этот чертов ублюдок наложил на нее руки. Воспоминания о том, как он избивал мою мать и брата, всплыли на поверхность, заставив меня покраснеть.
«Я причинил ему боль больше».
«Он…» Если бы он прикоснулся к ней, я бы нашел его тело и вернул бы его к жизни, только чтобы убить его снова. — Что он тебе сделал?
«Он не насиловал меня. Он был пьян, когда появился в нашей квартире. Он был со мной груб, и я… я запаниковала. Девочек не было дома, и я понятия не имел, когда они вернутся… Я был совсем один. Он говорил о Фениксе и говорил ужасные вещи о нашей матери. Когда я увидел его пистолет, я просто отреагировал. Я застрелил его, и когда он истекал кровью на полу моей кухни, он сказал мне, что Феникс принадлежит ему». Она глубоко вздохнула и закрыла глаза.
Я изо всех сил старался не отставать, но слова Рейны подтвердили единственное, что имело значение: она была самой сильной женщиной, которую я когда-либо знал.
— Так ты отправил мне его член?
Она резко подняла голову и встретилась со мной взглядом. Когда я слегка кивнул ей, она застенчиво улыбнулась. — Я знаю, это было слишком дико.
«Мне это чертовски нравится». Я прижался своим лбом к ее лбу. «Если бы он был еще жив, я бы разорвал его на части».
Возможно, я уже прошел точку одержимости ею, но потребность защитить ее была отдельным, разъяренным зверем, который с радостью разорвал бы этот мир на части. Оно кричало, что я подвел ее. Образ ее израненного лица насмехался надо мной, свидетельствуя о моей неудаче.
— Значит, я сэкономил тебе время и силы. После минуты молчания она посмотрела на меня, тяжесть ее взгляда была не по годам.