Унгерн. Демон монгольских степей

Мы никоим образом не можем поверить тому, что Россия с самого начала переговоров была воодушевлена серьёзным и искренним желанием мира. Она отклонила предложения нашего правительства. Независимость Кореи в опасности. Это угрожает жизненным интересам нашей Империи.

Нам не удалось обеспечить мир путём переговоров. Теперь нам остаётся обратиться к оружию.

Наше искреннее желание, чтобы преданностью и храбростью наших верных подданных был бы скоро восстановлен вечный мир и сохранена слава нашей Империи...»

Кадету Унгерну и его однокашникам тогда не было ещё известно, как на Японских островах отреагировали на манифест микадо. Но из первополосных репортажей столичных газет, которые в те дни с жадностью читались по всему Санкт-Петербургу, им было известно о торжественных официальных церемониях при дворе Романовых.

27 января, в 4 часа дня, в Зимнем дворце состоялся «Высочайший выход к молебствию» по случаю объявления войны с Японией. Государь-император Николай II был встречен собравшимися, среди которых было много военных людей, с «неописуемым восторгом». В стенах исторического дворца Российской империи гремело действительно единодушное «ура!».

Не знали морские кадеты, и как отреагировал министр иностранных дел России граф Ламздорф, разбуженный ночью с 26 на 27 января. Стоя в халате, глава российского внешнеполитического ведомства, прочитав телеграмму царского наместника на Дальнем Востоке адмирала Алексеева о нападении японских миноносцев на русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура, в сердцах бросил одну-единственную фразу, ставшую для истории крылатой:

— Доигрались-таки!..

Начало войны с Японией 17-летний кадет Роман Унгерн-Штернберг, почти выпускник, встретил как великое избавление от постылой учёбы. Война под Порт-Артурской крепостью и на полях Маньчжурии — это тебе не война буров с англичанами в африканском Трансваале. Но и туда добирались русские добровольцы, чтобы сражаться на стороне независимых буров.

Русско-японская война 1904-1905 годов» бездарно проигранная царскими военачальниками и адмиралами, дала для истории пример массового добровольчества. Когда был обнародован высочайший манифест императора Николая I, в училищах и кадетских корпусах началось «брожение умов». Многие сотни, если не тысячи, будущих офицеров стали рваться на войну, которая звала с Дальнего Востока фронтовыми репортажами на газетных страницах и официальными сводками.

Первый месяц войны бурлил и Морской корпус в столице. Кадетов-первогодков и тех, кто готовился уже выпускаться, больше всего возмущала порт-артурская броненосная эскадра, которая до приезда её нового командира начальника Кронштадской крепости вице-адмирала Степана Осиповича Макарова бездействовала:

   — Адмирала Ушакова надо дать порт-артурцам. Он их отправит в море для встречи японских броненосцев...

   — А где его сейчас найти? Стоящих адмиралов, окромя кронштадтского Макарова, и не видно...

   — Его уже послали в Порт-Артур. Он там на эскадре дело сразу выправит...

   — А что толку, если дела пойдут на море. А на суше что творится. Наши ушли с реки Ялу. Почему в Корее с японцами драться не стали?..

   — Где это видано, чтобы русская пехота в поле пасовала перед японской? Это же не наполеоновцы!..

   — Пасует осторожный Куропаткин, а не сибирские стрелки...

   — Но кому-то же надо поднимать этих стрелков в штыковые атаки? Только добровольцам. Они матушку-Россию во всех войнах прославляли...

Спустя некоторое время «неформальные» мини-митинги кадет Морского корпуса стали носить уже совсем иной характер. Возмущения плачевным началом войны с Японией росли. Говорили кадеты теперь о совсем ином, сокровенном:

   — Братцы! А вы слышали, что в Павловском и Владимирском училищах юнкеров выпускных курсов стали отпускать на войну? И в Михайловском и Константиновском артиллерийских.

   — Отпускать?! Кем? Досрочно в подпоручики?

   — Да нет же. Они уходят добровольцами в сибирскую пехоту. Вольноопределяющимися. Почти рядовыми чинами.

   — А нас возьмут в вольноопределяющиеся? Ведь в Маньчжурской армии морских солдат пока нет.

   — Возьмут. Если сильно попросим. Понастойчивее только быть надо...

Среди тех, кто подал рапорта по команде с просьбой разрешить отправиться на Русско-японскую войну в качестве вольноопределяющихся, был и кадет Роман Унгерн-Штернберг. Он так и написал в своём рапорте на имя начальника Морского корпуса:

«Господин начальник,