Унгерн. Демон монгольских степей

   — Тогда кто он, этот князь? Что вы о нём слышали?

   — О его происхождении слухи ходят самые разные. Называют его сами монголы просто Джа-ламой, но с подчёркнутым почётом. Одни говорят, что он наш россиянин, астраханский калмык Амур Санаев. Другие — что торгуют Палден.

   — А где он родился, этот буддистский лама в княжеском обличье?

   — Здесь все слухи сходятся в одном: Дамби-Джамцан родился в России. У нас, в отечестве.

   — Так и в газетах писали. Однако те же газетчики пишут, что Джа-лама — фигура таинственная и мифическая.

   — Здесь газетчики говорят чистую правду. Имя Джа-ламы в степях от Байкала до Великой Китайской стены, от Гималаев до киргизских степей в нашем Туркестане имеет магическое воздействие на степняков. Я В атом сам не раз убеждался.

   — Так кто же он, по-вашему?

   — По-моему, Дамби-Джамцан просто разбойник и странствующий буддистский монах.

   — На кого он смахивает из наших? На Стеньку Разина или на донского казака Пугачёва?

   — Ни на того, ни на другого. Это беглый монах Григорий Отрепьев, добравшийся до шапки Мономаха.

   — Князь, как пишут газеты, сегодня силён собственным войском и богат среди подобных ему монгольских князей? Так ли это в действительности?

   — Сейчас у него около двух тысяч семей пастухов, которые стали его данниками. И масса слуг, которые неизвестно чем заняты с восхода до захода солнца. Просто удивляюсь, зачем буддистскому монаху в княжеском халате столько слуг в степи.

   — А войско?

   — Несколько сотен конных солдат-цэриков. Всех их он одел в русскую военную форму. Сам носит под халатом наш армейский офицерский мундир.

   — А звание какое?

   — Не знаю. Под шёлковым халатом звёзд на погонах не видно. Но они на его плечах есть.

   — Пишут, что он очень суров, этот Джа-лама?

   — Да, это действительно так. Он враг пьянства, сам не пьёт и не курит. Уличённых в пьянстве лам насильно расстригает и превращает в своих послушных цэриков.

   — Чем же он держит солдат в повиновении?

   — Чем держит? Да только суровостью наказаний за самую малую провинность. Лупит их плётками так, что крик по всему Кобдо стоит. Собственноручно пытает своих врагов, вырезает у них со спины полосы кожи. Жуть азиатская.

   — Знамя армия князя имеет?

   — Имеет. Ещё какое — из золотой парчи. Он его освятил по древнему монгольскому обычаю.

   — Это как?

   — Приказал зарубить у подножия знаменного древка пленного китайского солдата. Его кровью и освятили раззолоченное боевое знамя...

Путь из Улясутая до Кобдо был долог. На привалах, перед тем как расположиться на ночлег, Унгерн добросовестно записывал монгольские слова и с помощью Бурдукова учился объясняться на языке степного народа. К предстоящей военной службе у князя Дамби-Джамцана барон готовился самым серьёзным образом. Естественно, казачий сотник рассчитывал только на командную должность. Солдат Джа-лама мог набрать и из пастухов-данников, и среди разных степных бродяг.

По пути Бурдуков убедился, что такой человек, как его спутник, не пропадёт ни в степи, ни в тайге. Стрелял он метко, на каждом ночлеге монгол — улачи свежевал то косулю, то подстреленного в камышах у одного из многочисленных озёр кабана. При этом барон высказывал полнейшее презрение к любым путевым удобствам, устраиваясь спать прямо на земле у тлеющего костра, подложив под голову седло, снятое со своего коня. Не заботился он и о чистоте своей одежды.

Когда путники садились на коней и небольшой стенной караван из десятка верховых и вьючных лошадей продолжал свой путь, изредка встречая юрты пастухов, Унгерн заводил вновь разговор о Джа-ламе. Он всё больше интересовался мифической стороной личности монгольского князя. Или, говоря иначе, силой его магического влияния на степняков, которые по природе своей были большими мистиками;

   — Скажите, Бурдуков, Джа-лама попадался когда-нибудь в руки своих врагов-китайцев?

   — Попадался, но давненько уже. Кажется, году в 1890-м.

   — И чем тогда дело закончилось?

   — Дамби-Джамцан тогда был просто бродячим монахом. Китайцы держали его в тюрьме недолго и вскоре выпустили.

   — Чем он после этого занялся? Опять бродячей жизнью?

   — А чем же ещё? Он исходил и изъездил ещё до этого, почитай, всю Центральную Азию. Жил в Тибете, много лет провёл в знаменитом монастыре Дре-Пунья в Лхасе. Добирался даже до Индии. Побывал и в Пекине. Служил там у чиновника, составлявшего при императорском дворе календари.

   — А что заставило бродячего буддистского монаха появиться в столице Срединной империи?

   — Джа-ламу преследовали в Лхасе. Вот он и бежал с Тибета в Китай.

   — За что преследовали?

   — В пылу, как у нас говорится, богословского спора он схватился за нож и убил своего соседа по монастырской келье. Потому и пришлось скрываться подальше от Лхасы.

   — Правда, что монголы верят в то, что этому новоявленному князю покровительствуют злые духи — мангысы?

   — Сущая правда.

   — А когда Джа-лама впервые появился в Монголии?

   — Говорят, что он каким-то неведомым путём оказался в местных степях из России. Ещё мальчиком стал послушником в известном монастыре Долон-Нор. Оттуда и пошла его жизнь бродячего буддистского монаха.

   — А когда он опять вернулся в Монголию?