Уничтожь меня (ЛП)

был окутан грязью, находясь среди смерти и разрушений, и думаю, что это некая

компенсация – быть чистым хотя бы какое-то время. Я часто принимаю душ. Я чищу зубы

пастой, а затем нитью три раза на день. Обрезаю волосы каждую неделю. Я вымываю

руки и ногти перед сном и после своего пробуждения. У меня присутствует некая

нездоровая озабоченность носить только недавно выстиранную одежду. И каждый раз,

когда я испытываю накал эмоций, единственное, что успокаивает мои нервы – хорошая

ванна.

То, что я делаю сейчас.

Медики научили меня перевязывать травмированную руку специальным пластиком,

поэтому у меня больше нет проблем с погружением под воду. Я погружаю голову на

долгое время, задерживая дыхание, поскольку выдыхаю через нос. Я ощущаю, как

маленькие пузыри поднимаются на поверхность.

Теплая вода заставляет почувствовать меня невесомым. Она уносит мое бремя от

меня, понимая, что я нуждаюсь во времени, чтобы уменьшить груз, повисший на моих

плечах. Закрыть глаза и расслабиться.

Мое лицо разрушает поверхность воды.

Я не открываю глаза; только мой нос и губы соприкасаются с кислородом по ту

сторону. Я делаю маленькие, размеренные вдохи, чтобы успокоить свой разум. Уже

настолько поздно, что я даже не знаю, какой сейчас час; все, что я знаю, так это то, что

температура значительно понизилась, отчего холодный воздух щекотит мой нос. Такое

странное ощущение, когда 98% моего тела плавает в тепле, чувствует его, а нос и губы

дрожат от холода.

Я снова погружаю свое лицо под воду.

Думаю, я мог бы жить здесь. Жить там, где неважно кто я. Там, где я свободен, не

привязан цепями этой жизни. В ином теле, в другой оболочке, а мое бремя в руках других.

Так много ночей я мечтал об этом, и не мог заснуть под простыней.

Я погружаюсь глубже.

За одну неделю вся моя жизни изменилась.

Все мои приоритеты поменялись. Моя сдержанность была уничтожена. Все мои

нынешние заботы вращаются вокруг одного человека, и впервые в моей жизни этот

человек не я. Ее слова устроили пожар в моей голове. Я не могу перестать представлять

ее, как и она, возможно, не может перестать воображать то, что она испытала. Находка ее

блокнота подорвала меня. Мои чувства к ней вышли из-под контроля. Я никогда не

ощущал такое отчаяние, чтобы увидеть ее, поговорить с ней.

Мне хочется сказать ей, что теперь я понимаю ее. Понимаю то, что не понимал ранее.

Мы на самом деле очень похожи; больше, чем я мог себе представить.

Но теперь она вне досягаемости. Она ушла с незнакомыми людьми, которые не знают

ее, которые не будут так о ней заботиться, как заботился бы я. Она окунулась в иную

среду, не имея возможности перемещаться, и я беспокоюсь о ней. Человек с ее

ситуацией… с ее прошлым… не восстановится в течение одной ночи. Но теперь

произойдет одно из двух: либо она полностью закрылась, либо скоро взорвется.

Я встаю слишком быстро, вырываясь из воды, и хватаю воздух ртом.

Откидываю мокрые волосы с лица. Облокачиваюсь спиной о черепичную стену,

позволяя холодному воздуху успокаивать меня, приводить в порядок мысли.

Я должен найти ее, прежде чем она сломается.

Я никогда не хотел сотрудничать со своим отцом раньше, никогда не соглашался с его

мотивами и методами. Но в данном случае, я готов на все, чтобы вернуть ее обратно.

И мне не терпится сломать Кенту шею.

Этот предатель, ублюдок. Идиот, который думает, что выиграл красивую девушку. Он

понятия не имеет, кто она. Он без понятия, кем она собирается стать.

И если он думает, что хоть отдаленно подходит ей, то он еще более идиот, чем я

думал.

Глава 19

- Где кофе? – спрашиваю я, осматривая стол.

Дэлалью роняет вилку. Серебро издает характерный звук, ударяясь о фарфоровую

плитку. Он поднимает взгляд, широко раскрывая глаза.

- Сэр?

- Мне хочется попробовать его, - отвечаю я, пытаясь намазать свой тост левой рукой.

Бросаю взгляд в его сторону. – Ты всегда предлагал мне его, разве нет? Я думал, что…

Дэлалью вскакивает из-за стола без лишних слов. Убегает за дверь. Я тихо смеюсь,

прикрываясь столовым прибором из серебра.

Дэлалью везет повозку с чаем и кофе, останавливает ее возле моего стула. Его руки

дрожат, когда он наливает темную жидкость в чашку, ставит ее на блюдце, а затем и на

стол, передвигая в мою сторону.

Прежде чем сделать глоток, я жду, пока он не вернется на свое место. Это странный,

до непристойности горький напиток; не то, что я ожидал. Я смотрю на него и с

изумлением обнаруживаю, что такой человек как Дэлалью начинает свой день с принятия

такого крепкого и неприятного на вкус напитка. И я уважаю его за это.

- Не так ужасно, - сообщаю ему я.

На его лице отражается широкая улыбка, что-то похожее на блаженство, и я

задумался, не ослышался ли он меня. Он практически сиял, когда начал говорить: