Уничтожить

– Да… ну да, это правда, но там еще будет моя сестра, она может показаться довольно суровой, она такая рьяная католичка, понимаешь.

– Я же видела твою сестру. – Она явно удивилась. – А тот человек, постарше, он один раз приходил, это твой брат?

– Поль? Да, старший брат, он намного меня старше, я его почти не знаю.

– Вот он, по-моему, как раз суровый.

– Поль? – Теперь пришла его очередь удивляться. – Нет, Поль совсем не суровый. Просто серьезный.

– У него печальный вид.

– Да, правда. Он серьезный и печальный.

Французы вообще печальный народ, это она усвоила с самого начала, как только приехала, и он тоже это знал, знал даже лучше, чем она, но сейчас совсем не время об этом говорить. В Сен-Жозеф они приехали к половине шестого, все остальные появятся около восьми, может, чуть раньше, так что у них есть больше двух часов.

– Два часа – это много, – твердо сказала она и прибавила: – Если уж на то пошло, я тоже католичка.

И то правда, в определенном смысле это решало проблему.

Два часа на самом деле могут тянуться долго, он понял это сразу же, как только лег рядом с ней в постель. До Инди он практически не имел сексуального опыта; когда ему было тринадцать, с ним начал заигрывать их сосед по дому, престарелый гомосексуал, и как-то раз он согласился на неприхотливую дрочку, бедняга пришел в восторг и одновременно страшно испугался, что об этом станет известно, он заставил его трижды пообещать никому ничего не рассказывать, он, естественно, обещал, и его гомосексуальные приключения на этом закончились. Что касается девушек, то он с ними не знался, то есть они попадались ему в лицее, но они, казалось, жили в другом измерении, в шумном мире самолюбования, где главенствующее место занимали посты в фейсбуке[43] и модные бренды, словом, ему в этом мире места не нашлось. С Мариз все будет совершенно иначе, он понял это в первую же секунду, когда она с видимым нетерпением, чуть ли не с облегчением, сняла майку и юбку. Он сам не посмел раздеться, он просто смотрел на нее, на ее кожу глубокого, тепло-коричневого цвета, почти золотистого, и лампа в изголовье оживляла на ней восхитительные блики.

– Ты не совсем чернокожая, – сказал он, – ну то есть совсем, но не такая, как некоторые.

– Да, ты прав, должно быть, моя бабушка согрешила с белым колонистом. Раздевайся…

Он растерянно повиновался.

– Ты покраснел! – воскликнула она. – Я впервые вижу, как мужчина краснеет, какая прелесть, ты правда застенчивый. А вот ты настоящий белый, твои предки наверняка никогда не грешили.

– Случай не представился… – ответил Орельен. Он занялся как-то генеалогическим исследованием своего семейства, но у Поля и Сесиль это не вызвало ни малейшего интереса. Их предками были по большей части крестьяне из департаментов Рона и Сона-и-Луара, одна ветвь из Ниверне; если не считать нескольких виноделов, все они были животноводами и даже мысли не допускали, что можно оторваться от своих корней ради какой-то колониальной авантюры; они, вероятно, и не подозревали, что у Франции есть колонии.

Раздевшись, он лег нагишом рядом с ней, она чудесно пахла, и он зарылся головой между ее грудей. Через минуту-другую она решила проявить инициативу, покрыла поцелуями его грудь и живот, затем взяла его в рот, и все дальнейшее происходило с обескураживающей легкостью, он и не подозревал, что секс бывает таким простым, таким нежным, это не имело ничего общего с тем, что у них бывало когда-то с Инди, ни с порнухой, которую он считаные разы смотрел в интернете, ему на ум приходили скорее какие-то пассажи из книг, нет, все не то, это был совсем другой мир, он окунулся в него с головой и забыл о многом, почти обо всем на самом деле, но тут вдруг он услышал стук в дверь и голос Сесиль, сообщившей, что ужин готов. Он тут же оделся, все его страхи вернулись, голос Сесиль звучал как-то непривычно, отстраненно, вроде бы холоднее обычного, его смущение, возможно, объяснялось еще и тем, что он никогда не занимался любовью в этом доме, у него возникло ощущение, что он его осквернил, полный бред, конечно, подумал он, в этом очень старом доме многие любили друг друга; но все равно голос Сесиль показался ему странным.

6

Они спустились по лестнице и застыли на пороге. Посреди кухни стояла растрепанная Мадлен, ее взгляд сверкал от гнева, а увидев Мариз, она разрыдалась и бросилась к ней в объятия. Сесиль не сдвинулась с места, не произнесла ни слова и, казалось, едва заметила их появление. Поскольку она упорно молчала, Орельен подошел к ней и спросил, в чем дело.

– Они попросили Мадлен покинуть больницу. Они не хотят, чтобы она ухаживала за папой.

Профсоюзные активистки, в частности одна из них, пожаловались руководству, что Мадлен выполняет обязанности санитарки, не имея соответствующего диплома; они потребовали положить этому конец. Руководство признало их правоту.

– Руководство? Леру?