Он обшарил кухню, стараясь производить как можно больше шума. Все зря – пить тут было нечего, есть тоже, он, впрочем, был не голоден, а вот бутылка вина пришлась бы очень кстати. Он вернулся в гостиную, гостьей передачи была какая-то дебильная писательница, фамилию он забыл, Инди врубила звук на полную мощь, это было невыносимо.
– У нас нечего выпить! – проорал он.
– Я тебе в прислуги не нанималась! – крикнула она в ответ.
– Да и в жены, видно, тоже… – добавил он чуть тише, она недоуменно повернула голову в его сторону, повторять бессмысленно, решил он, разговор на сегодня все равно закончен, выяснение отношений подождет до завтра, без выпивки ему с этим не справиться, да и лучше сначала увидеться с адвокатом.
Раздеваясь, он обнаружил в кармане джинсов номер мобильника Мариз. Он записал его утром, перед уходом из больницы. Она дала ему свой телефон без вопросов и комментариев; никто вроде не заметил, да, точно никто.
2
Просмотрев документы, собранные Эдуаром, Дутремон отреагировал лучше, чем ожидал Мартен-Рено. Про последний он как раз хорошо понимал, что это такое: скорее всего, фрагмент программы, позволяющей контролировать компьютеры-зомби; это был важный элемент, даже если в полной программе могут оказаться десятки подобных страниц с кодом. Сам он не знал толком, какой именно язык программирования здесь использовался, но ему не составит труда это выяснить, достаточно сделать пару звонков. Где отец Поля раздобыл эту кодовую страницу? Интересно было бы узнать; но если он правильно понял Мартена-Рено, расспросить его не получится, учитывая, в каком он состоянии.
А вот гравюра с изображением дьявола особого смысла, на его взгляд, не имела; нападение на банк спермы сбило его с толку, заставив переключиться с классической ультралевой версии на поиски следов католика-интегриста, что было гораздо менее вероятно; а теперь, значит, это изображение указывает на след сатанистов; при таком раскладе его это не слишком встревожило, хрен редьки не слаще.
После датского теракта он обратился к Ситбон-Нозьеру, который отвечал у них за мониторинг соцсетей; сейчас он понял, что с тех пор они даже не созванивались. Сам не зная почему, он постоянно тушевался в обществе этого типа примерно его возраста, всегда носившего безупречные темно-синие костюмы. Хотя он держался с ним очень любезно. Но в том-то и дело, что в его любезности сквозило что-то напускное, чрезмерное. В сущности, он пробуждал в нем чувство классовой неполноценности, источник которой ему трудно было определить; Ситбон-Нозьер пользовался репутацией умника, он окончил Эколь Нормаль, получил звание агреже[40]
по истории и написал диссертацию о русских нигилистах, но Дутремона впечатляли не эти академические достижения, например, он не испытывал ни малейшего смущения в присутствии энарха Поля. Выпускников Эколь Нормаль среди его знакомых практически не водилось, это правда, но не то чтобы они прямо поражали его воображение. А вот что в Ситбон-Нозьере внушало ему почтение – задумавшись об этом, он, увы, пришел к такому весьма огорчительному выводу, – так это его костюмы: мало что в этом понимая, он догадывался, что они наверняка ужасно дорогие, по несколько тысяч евро. Схожее впечатление в значительной степени способствовало поражению кандидата от правых на последних президентских выборах и позволило нынешнему президенту прийти к власти. Как бы президент ни был помешан на себе любимом, в сословности его не упрекнешь; чувствовалось, что таким феерическим взлетом он обязан исключительно своим личным качествам; именно это и было его главным достоинством в глазах избирателей.Мартен-Рено нанял этого агреже два года назад, чтобы мониторить экстремистские публикации и призывы к беспорядкам, которые валялись на разнообразных сайтах в самых отдаленных закоулках сети. Его просторный кабинет находился на другом этаже, отдельно от остальных офисов, и отличался от них наличием интернета – после ряда неудачных попыток они пришли к выводу, что отсутствие сети самый надежный способ защиты, и все теперь подключались с общих компов, в зале, специально предназначенном для этой цели. Зато в компьютере Ситбон-Нозьера не хранилось никаких секретов; его работа заключалась в изучении общедоступного контента, авторы которого как раз даже стремились к максимально широкому распространению.
Изучив за пару секунд гравюру демонического толка, он заявил, что не понимает, в чем фишка. У него ничего не было о сатанистах, ни единого досье. Насколько он знал, эти ребята, законченные индивидуалисты, сочли бы полным абсурдом участие в террористических или акционистских действиях, это для них такой же абсурд, как, например, давать инструкции по голосованию.